Ты ленилась вставать...

Ты ленилась вставать и ссылалась на то, что суббота,
Что не топлено в доме, и ветер гудит за окном.
И звучала одна в твоем голосе бархатном нота,
И ей вторил послушно медлительный дом.

В память предков любезных стены гладили ветви деревьев.
Пес дремал у порога, соседями данный взаймы.
Жизни прошлой и пошлой обрывки, отрепья
Мы засыпали снегом свободной и чистой зимы.

Этот миг, эта пядь бытия нам подарены небом:
Мирный скрип половиц и пыланье поленьев в печи.
Из колонки водой и пахучим коричневым хлебом
И ладонью на сердце мою старую боль полечи.

Предисловие к либретто балета «Прыжок Нуриева»

Идея балета «Прыжок Нуриева» пришла мне на выставке документов знаменитых русских беглецов и эмигрантов в префектуре парижской полиции в 2011 году. На стенде Нуриева можно было частично прочитать Протокол, составленный в аэропорту Бурже в 1961 году, когда танцовщик отказался вернуться в совок после гастролей на Западе. (http://nkbokov.livejournal.com/646297.html ) Французские власти ужасно перетрусили и вызвали советского консула Клейменова: пусть, мол, Нуриев «сам ему скажет, что не хочет возвращаться»! Несколько часов артист и ему сочувствовавшая француженка противостояли двум левиафанам, большому кагабодилу и дрожащему европейскому, – люди осуществляли свою свободу, не вникая в их «дипломатические осложнения».

По-моему, это самоосвобождение – одна из главных тем искусства 21 века, очень мало разработанная, и понятно, почему: государства-кагабодилы и просто цивилизованные госмашины вовсе не заинтересованы в прославлении индивидуальной свободы, наоборот. Совку нужны были рабы, а современному капитализму – удобные для стрижки овцы.
Обретение свободы Нуриевым – благодарный сюжет. В него органически входит изобретенный – им, как говорят, – танцевальный прием: в прыжке, в самой высокой его точке, Нуриев делал движение телом вперед, как бы «прыгая в прыжке», отчего у зрителя возникала иллюзия повисания танцовщика в воздухе. В балете оба прыжка – артистический и экзистенциальный – должны соединиться.
Жизнь Нуриева, как известно, была сложна и противоречива, ее последующие перипетии остаются за пределами спектакля.
Полной неожиданностью для меня оказалось то, что в дело свободы замешался именно балет! Он меня всегда удивлял, казался абсолютным китчем (в широком смысле слова); не случайно, думал я, это любимое искусство тиранов. Возможно, потому, что оно для них – приличная в глазах общества эротическая дразнилка, тогда как его маргинальные формы – мулен руж, например, – имели репутацию искусства «для буржуазии», да еще мелкой…

Либретто помещено в моем Русском блоGноте http://porusskitut.blogspot.com/2012/02/blog-post_24.html
(настройки моего бедного жж кто-то потихоньку портит, открывается только окно html)

Набросок либретто балета «Прыжок Нуриева»

Картина 1
Полутемная комната. Артист танцует связанность, стесненность, невозможность движений… Начинают распахиваться и закрываться окна, двери… Это воображаемые возможности бегства… В волнении он приближается к единственной открытой двери… Выйти или остаться? Танец решения выбрать свободу… Появляется молодая женщина: она обещает помощь… Решение о бегстве принято.

Картина 2
Зал аэропорта, занимающий середину сцены. Слева и справа залы, отделенные от центральной части. Для ясности слева можно поместить советский флаг, железный занавес… Справа французский флаг.
Гул самолета.
Сентиментальный вальс пассажиров с чемоданами. Его прорезывает музыка, передразнивающая объявления дикторов.
Появляется Танцор. Коллеги влекут его налево… С готовностью приподнимается железный занавес. Танцор вырывается, бежит к французской зале, появляется молодая женщина и помогает ему найти путь.

Картина 3
Цепная реакция тревоги французской стороны. Комиссар танцует срочную депешу – Министр пляшет беспокойство, он словно подвешен на невидимых нитях. – Президент танцует тревогу солидно, сдержанно. Танец передачи распоряжения в обратную сторону...

Картина 4
Комиссар полиции толкает Танцора в сторону железного занавеса под свист и рев моторов самолета, молодая женщина помогает ему ускользнуть.

Картина 5
Цепная реакция советской стороны. Консул страшится сообщить Послу, Посол танцует ужас: ему предстоит доложить Диктатору о побеге раба!

Картина 6
Диктатор же благодушествует на вилле в Крыму (дело происходит в августе). Сцена почти скоморошья, – на память приходит Стравинский и его весна священная. Паяцы жонглируют початками кукурузы, вокруг генсека в соломенной шляпе красавицы водят хоровод.
Известие о побеге Танцора. Толстяк генсек танцует гопак ярости под рычание оркестра. Топчет красный телефон. Его ярость превращается в страх Посла, – этот пляшет скованно и неуклюже, словно не доведенный до кондиции робот. Страх Посла превращается в грубую воинственность у Консула.

((Эта симметрия богата сценическими возможностями: две цепочки по три танцора в каждую сторону.))

Картина 7
Следут три танца одновременно (или по очереди, как некий конкурс перед судом Судьбы…): танец угроз Консула (можно прибавить танец теней Посла и Диктатора), танец трусости Комиссара/Министра: прячась за Танцора, они толкают его навстречу Консулу.

Картина 8
Образовав круг, полицейские и советские коллеги пытаются, как сетью, окружить Танцора и его помощницу и оттеснить в сторону железного занавеса. Тщетно! Нуриев перетанцовывает их всех в своем Танце Свободы.
Он завершается прыжком за пределы круга. Ряды кордебалета, словно не умея вовремя остановиться, как волны разбиваются друг о друга…

Картина 9
Освещенность сцены возрастает, Танцор и танцовщица одни. Они расстаются, наконец, исчезая в разных дверях под французским флагом…

Сцена пуста, занавес сходится, аплодисменты.
Неожиданно с грохотом рушится железный занавес.

Распад вожделения

Шагнув в вагон мгновенно он понял что попался
ибо в метро подстерегают ныне мужчину
образы которые лучше не видеть одиноким
и тем более женатым.
А тут сидела она лет двадцати –
и затем начинайте с двух
и кончайте на двадцати четырех
закинув нога на ногу
в сиреневых колготках
в белых пушистых наушниках
и еще светлые волосы
и еще насурьмленные ресницы.
А страшнее всего место свободное рядом
куда его потащило магнитом
запрещенным опасным нерекомендуемым
непреодолимым – и что говорить?
Тем более цвет коленей
на расстоянии руки вытянутой наполовину.
Он еще надеялся на движении вспять
когда уселся на тесном сидении между
ею и тихой старушкой смежившей веки
чтобы не видеть вероятно его.
В юной не произошло движения прочь
наоборот толчки поезда их сближали
и он уже чувствовал тепло ее
проникавшее сквозь ткани и его
делавшее беззащитным вполне.
Вырваться не было сил и желания
напротив того рот его раскрывался
чтобы закинуть крючок знакомства
глупой фразой о холодной погоде.
Глядя на отражения ее и его
в стекле напротив он видел
что она внимательна к происходящему
что она почувствовала его интерес к коленям
что по каким-то причинам он ей приятен
и она позволит ему задать вопрос.
О судьба о рок о безумие жизни!
Она повернулась к нему и он к ней
и до него долетел донесся запах
пепельницы забытой ленивым слугой
обрамленной пленительными губами
сияющей жемчужными зубами
(которые ему хотелось безумно целовать
и трогать своим языком).
Желание убитое запахом затушенного окурка!
Он едва не заплакал освобождаясь
он едва не схватил тонкую кисть
руки лежавшей поверх сумки ноутбука.
К счастью в его глазах мелькнуло название
станции пересадки и расставания
он встал раздираемый между
порывом плоти и доводом разума
и вышел таща за собой тонкую сеть
наброшенную на плечи на сердце и ум
веревка которой осталась в вагоне
зажатая между колен в гладких колготках.
Он плакал идя по скучному переходу
проклиная убийцу – аромат холодного табака.
Он радовался свободе одинокости и фантазии
и уже записывал мысленно происшедшее
чувствуя тем не менее печаль несбывшегося.