Жан де Лафонтен Jean de Lafontaine traduit en russe par Nicolas Bokov
(1621-1695)
В переводах и подражаниях Николая Бокова
Напильник и Змея
Сапожник и Финансист
Лисица и Бюст
Желудь и Тыква
Смерть и Дровосек
Бутон и Шмель
(подражание Лафонтену)
Садовник и Смерть
Углубленное подражание Лафонтену
Купец и Море
Скрип и Велосипед
Paris MMVIII
Напильник и Змея
К Часовщику – он ночью спал, вестимо, –
Змея огромная вползла,
Шурша средь винтиков, и голодом томима,
Напильник на столе нашла,
И стала грызть его неутолимо.
Напильник молвит ей, спокойствие храня:
Невежда глупая, почто грызешь меня?
Не токмо ты не съешь меня ни грамма,
Змея с дурною головой,
Ты у людей не оберешься срама,
Смеяться будут над тобой.
Мое железо рот твой раскрошит.
Меня лишь челюсть Времени страшит.
К вам обращаюсь я, род новых остряков:
Другого не умея, он всё кусать готов.
Однако беситесь напрасно:
Неужто мните вы печать зубов своих
Потомкам переслать на статуях прекрасных?
Неуязвимы бронза, мрамор, стих.
* * *
Добавлю от себя, стареющий толмач:
Напильник в веке том бывал подстать Удаву,
Но в наши дни ужасный этот Матч
Придется многим не по нраву.
Сапожник и Финансист
С утра до вечера Сапожник напевал:
И радовался всяк, кто там его встречал
И слышал кто; умело клал он шов
И счастлив был, как все семь мудрецов.
А вот сосед его, богач, тот денег не считал,
Он пению был чужд, и сон его бежал.
Известный он и важный Финансист.
Задремывал когда, принявши пищу, он, –
Тотчас мелодией соседа разбужён,
И сетовал богач, заметно раздражен,
Что Провиденье не внесло в законов лист
На рынке торговать хорошим сном,
Как продают питье и разное покушать.
В роскошный особняк Сапожник приглашен,
И молвил Финансист: Григорий, друг, послушай,
Каков ваш заработок в год? – Ах, сударь мой, –
Смеясь ответствует, качая головой,
Шутник Сапожник, – я не веду сей счет!
Бывает, день труда сантима не дает.
И то уж хорошо, коль по скончанье года
Весь мой доход не менее расхода.
И был бы хлеб, чтоб поднести ко рту.
– Ну, ладно; много ль выручаете поденно?
– То больше, а то так, обильно ж – нищету.
(Коль не она б, доход бы был почтенный).
И вот еще беда: бывают дни в году,
Когда я закрываюсь непременно, –
Наш господин Кюре всегда найдет святого,
Чтоб, празднуя его, мне бедность возрасти.
Наивности Сапожника смеясь, тут слово
Промолвил Финансист: – Хочу вас возвести
На трон достатка: вот вам сто экю.
Вы их в сундук старательно сложите,
А в случае нужды тотчас употребите.
Сапожник мнит, что злато всей планеты,
Добытое трудами поколений,
Пред ним легло в мгновение мгновений.
К себе бежит, и в погребе монеты
Хоронит он, и вместе с ними радость.
Из голоса его пропала сладость,
Когда обрел он цель людских стремлений.
Морфей бежал, его оставив дом,
Теперь другие постояльцы в нем, –
Тревоги ложные и страхи подозрений.
Глаз не смыкает он, от ужаса кричит,
Коль кот ночной на крыше загремит.
Измученный, сказал тогда сапог ваятель
Тому, кто стал его заимодатель:
– Верните мне веселье и без тревоги ночь,
А ваши сто экю возьмите, Сударь, прочь.
Лисица и Бюст
Великие земли – как на театре маски,
Толпа за внешность им дарит хвалу и ласки.
Суждение Осла поверхности не глубже.
Лисица же вопрос исследует до дна
И если, наконец, умело обнаружит,
Что вместо дела видимость одна,
Сужденье применяет к ним, какое
Она произнесла, увидев Бюст известного героя, –
Поболее размеров натуральных, Бюст
Изваян был на славу и однако пуст:
Хоть и красивая, сия безмозгла голова.
Мораль ясна, хоть мне от ней и грустно:
Господ немало есть, подобных в этом Бюсту.
читает переводчик
Желудь и Тыква
Изъяна нет в творенье Божьем!
Чтоб этот тезис утвердить,
Не надобно на край земли ходить,
Нам хватит Тыквы краснокожей.
Один крестьянин, на сей овощ глядя,
Его пощупав черенок,
Неужто, говорит, Создатель ошибиться мог, –
Не там, где надо, Тыкву он приладил.
Ей-ей! Я, хоть и бываю туп,
Ее бы поместил на тот вон славный дуб:
Тогда б согласно было дело:
И мощен плод, и крепко древа тело.
Ах, друг Иван, – вставая на заре,
Внимал бы ты получше своему Кюре!
А он свое: не так они растут,
Сей Желудь маленький и гладкий
Уместнее на ветке Тыквы сладкой.
Ошибся Бог: чем подступаю ближе
К сим фруктам, тем яснее вижу,
Что вышла незадача тут.
Иван наш изнемог от бури размышлений,
Духовности порыв все силы исчерпал.
Заснул под дубом он, Морфея пленник.
Сорвавшись, Желудь в нос ему попал.
Проснулся крестьянин и, трогая рукой,
В браде виновника находит.
А Нос – сплошной синяк! И разговор иной
Теперь мыслитель наш заводит:
А если фрукт тяжелый зрел бы в вышине
И вместо Желудя упала б Тыква мне?
В миру – гармония, а вовсе не изъян,
Теперь я вижу сам тому причину.
Восславив Бога и прогнав кручину,
Домой отправился Иван.
Смерть и Дровосек
Бедняга дровосек изнемогал нести
Свой хворост и годов поклажу.
Стеная, продолжал брести,
Дорогу выбирая глаже.
Но не имея боле нужных сил,
Свои дрова кладет он долу.
Ему весь мир теперь не мил,
От радостей и ласок голый.
Да что там! Даже хлеба нет
В обеда час, а ночью нет покоя:
Жена и дети, и налогов гнет,
И гам солдатского постоя,
Долги и тяжкая работа,
Рубаха, жесткая от пота.
Он Смерть зовет. Она же тут как тут:
– Что сделать для тебя, о друже?
– Ах, ты?! Да вот дрова… похоже, упадут!
Пожалуйста, веревку затяни потуже!
Кончина, верно, от всего излечит,
Но даже мучаясь, мы не спешим уйти.
Земной удел людей не вечен,
И нам другого не найти.
Бутон и Шмель
Подражание Лафонтену
Бутон в саду, где птицы пели хором,
своею выделялся красотой.
А Шмель, со всей мужицкой простотой,
в округе занимался меда сбором.
Мохнатый весь, Шаляпиным гудел занятно,
нектар лижа, он щекотал приятно.
Хихикали Ромашки, а Розы-задавалы
ему смотрели вслед и становились алы.
Шмеля заслышав бархатное пенье,
задвигался Бутон и раскрываться стал,
не в силах удержать волненье,
своими лепестками замахал,
Шмелиным крыльям подражая,
на сердцевину чтоб к себе привлечь,
чтоб захотелось юноше прилечь
среди холмов чудесных рая.
Поспешность тут ждала, увы, расплата:
движений резких испугался Шмель
и от Бутона прочь он полетел крылато,
и спрятался за тридевять земель.
Цветы печалились, что вышло так неловко,
Сад оглашали тихий плач и стон,
Слезами теплыми сам истекал Бутон,
И ветр его покачивал головкой.
Тут слово взял известный Георгин,
Уже в летах, он доцветал один.
– Внемлите, опыт мой вам завещаю я:
Чем менее, мой друг, покажешь,
Тем более воображенью скажешь, –
Нет крепче паутин для нашего Шмеля.
Садовник и Смерть
Углубленное подражание Лафонтену
(С персидскаго)
В Лионе жил Садовник именитый,
Он парки и сады успешно разбивал.
Однажды летним утром он покрытый
Холодным потом к Мэру прибежал.
Как лист осенний, он дрожал.
И говорит он Мэру:
– Позвольте, господин, в Париж уехать мне
И отдохнуть неделю в тишине.
Одобрите, прошу Вас, эту меру:
Мне Смерть явилася, пока я резал розы,
И страшные произнесла угрозы.
Быть по сему! Взревел тотчас мотор,
И Мартин наш в Париж умчал во весь опор.
Откушав в полдень, Мэр гулял по саду.
И видит – Смерть идет, придерживая шаг.
– Послушай, госпожа, – отец ей молвит града, –
Почто Садовнику ты угрожала так?
– Я, угрожать? Любезный, подождите! –
Смерть отвечает Важному Лицу.
– Вы, смертные, друг другу мной грозите,
А мне такое не к лицу.
Я удивилась лишь, что Мартина в Лионе вижу,
Ведь вечером мы с ним встречаемся в Париже.
Купец и Море
Усиленное подражание Лафонтену
Купец отважный плыл на корабле
И вез сундук с деньгами для покупок.
Он был весьма известен в той земле
Тем, что в торговле избегал уступок.
А чтоб никто в сундук залезть не мог,
Он цепь надел и запер на замок.
И слышит ночью тихий разговор
Людей не слабых, с ними не поспорить.
– Мы, – говорит один, по виду главный вор,–
Возьмем сундук, а коммерсанта – в море!
Всем злато одинаково блестит
И о своем происхождении молчит.
И ну давай Купца тихонько окружать.
Увидел тот, что речь идет о жизни.
Пора существованья лодку разгружать,
Иначе не видать отчизны.
Сундук схватил он. Под всеобщий ах
Рубли и доллары исчезли все в волнах!
Разбойники зубами заскрипели,
Но делать нечего – ножи их не успели.
Внимайте, Овцы, Лисы и Вороны!
Коль речь идет о самом дорогом,
Пожертвовать в последней обороне
Приходится и златом, и Рублем.
~
Жизнь в мире сем я уподоблю морю,
Купца – душе, а страсти – сундуку.
Коль хочет кто избегнуть в жизни горя,
Пусть душу облегчит от страсти обладать.
Скрип и Велосипед
Вынужденное подражание Лафонтену
Один Велосипед – на радость юным Спицам –
Поехал на прогулку в лес.
Его бы слух там усладили птицы,
Когда б не скучный Скрип колес.
И так, и сяк, с асфальта на песок,
Всё Скрип мигренью бьет в висок.
Недолго наш терпел Велосипед
И грубыми словами выражался.
Масленку вынул он и говорит:
Почто ко мне ты привязался?
Вот втулку я сейчас помажу
И наконец со Скрипом слажу!
Вдруг Тормоз мудрый застонал
И так ему пробормотал:
Когда бы Скрип твой прекратился,
Ты в кучу ржавую тотчас бы превратился!
И знай, что Скрип, хоть он и раздражает,
Движенье городское извещает,
Что едешь ты хоть старый, но живой!
Повеселев, Велосипед отправился домой.
В переводах и подражаниях Николая Бокова
Напильник и Змея
Сапожник и Финансист
Лисица и Бюст
Желудь и Тыква
Смерть и Дровосек
Бутон и Шмель
(подражание Лафонтену)
Садовник и Смерть
Углубленное подражание Лафонтену
Купец и Море
Скрип и Велосипед
Paris MMVIII
Напильник и Змея
К Часовщику – он ночью спал, вестимо, –
Змея огромная вползла,
Шурша средь винтиков, и голодом томима,
Напильник на столе нашла,
И стала грызть его неутолимо.
Напильник молвит ей, спокойствие храня:
Невежда глупая, почто грызешь меня?
Не токмо ты не съешь меня ни грамма,
Змея с дурною головой,
Ты у людей не оберешься срама,
Смеяться будут над тобой.
Мое железо рот твой раскрошит.
Меня лишь челюсть Времени страшит.
К вам обращаюсь я, род новых остряков:
Другого не умея, он всё кусать готов.
Однако беситесь напрасно:
Неужто мните вы печать зубов своих
Потомкам переслать на статуях прекрасных?
Неуязвимы бронза, мрамор, стих.
* * *
Добавлю от себя, стареющий толмач:
Напильник в веке том бывал подстать Удаву,
Но в наши дни ужасный этот Матч
Придется многим не по нраву.
Сапожник и Финансист
С утра до вечера Сапожник напевал:
И радовался всяк, кто там его встречал
И слышал кто; умело клал он шов
И счастлив был, как все семь мудрецов.
А вот сосед его, богач, тот денег не считал,
Он пению был чужд, и сон его бежал.
Известный он и важный Финансист.
Задремывал когда, принявши пищу, он, –
Тотчас мелодией соседа разбужён,
И сетовал богач, заметно раздражен,
Что Провиденье не внесло в законов лист
На рынке торговать хорошим сном,
Как продают питье и разное покушать.
В роскошный особняк Сапожник приглашен,
И молвил Финансист: Григорий, друг, послушай,
Каков ваш заработок в год? – Ах, сударь мой, –
Смеясь ответствует, качая головой,
Шутник Сапожник, – я не веду сей счет!
Бывает, день труда сантима не дает.
И то уж хорошо, коль по скончанье года
Весь мой доход не менее расхода.
И был бы хлеб, чтоб поднести ко рту.
– Ну, ладно; много ль выручаете поденно?
– То больше, а то так, обильно ж – нищету.
(Коль не она б, доход бы был почтенный).
И вот еще беда: бывают дни в году,
Когда я закрываюсь непременно, –
Наш господин Кюре всегда найдет святого,
Чтоб, празднуя его, мне бедность возрасти.
Наивности Сапожника смеясь, тут слово
Промолвил Финансист: – Хочу вас возвести
На трон достатка: вот вам сто экю.
Вы их в сундук старательно сложите,
А в случае нужды тотчас употребите.
Сапожник мнит, что злато всей планеты,
Добытое трудами поколений,
Пред ним легло в мгновение мгновений.
К себе бежит, и в погребе монеты
Хоронит он, и вместе с ними радость.
Из голоса его пропала сладость,
Когда обрел он цель людских стремлений.
Морфей бежал, его оставив дом,
Теперь другие постояльцы в нем, –
Тревоги ложные и страхи подозрений.
Глаз не смыкает он, от ужаса кричит,
Коль кот ночной на крыше загремит.
Измученный, сказал тогда сапог ваятель
Тому, кто стал его заимодатель:
– Верните мне веселье и без тревоги ночь,
А ваши сто экю возьмите, Сударь, прочь.
Лисица и Бюст
Великие земли – как на театре маски,
Толпа за внешность им дарит хвалу и ласки.
Суждение Осла поверхности не глубже.
Лисица же вопрос исследует до дна
И если, наконец, умело обнаружит,
Что вместо дела видимость одна,
Сужденье применяет к ним, какое
Она произнесла, увидев Бюст известного героя, –
Поболее размеров натуральных, Бюст
Изваян был на славу и однако пуст:
Хоть и красивая, сия безмозгла голова.
Мораль ясна, хоть мне от ней и грустно:
Господ немало есть, подобных в этом Бюсту.
читает переводчик
Желудь и Тыква
Изъяна нет в творенье Божьем!
Чтоб этот тезис утвердить,
Не надобно на край земли ходить,
Нам хватит Тыквы краснокожей.
Один крестьянин, на сей овощ глядя,
Его пощупав черенок,
Неужто, говорит, Создатель ошибиться мог, –
Не там, где надо, Тыкву он приладил.
Ей-ей! Я, хоть и бываю туп,
Ее бы поместил на тот вон славный дуб:
Тогда б согласно было дело:
И мощен плод, и крепко древа тело.
Ах, друг Иван, – вставая на заре,
Внимал бы ты получше своему Кюре!
А он свое: не так они растут,
Сей Желудь маленький и гладкий
Уместнее на ветке Тыквы сладкой.
Ошибся Бог: чем подступаю ближе
К сим фруктам, тем яснее вижу,
Что вышла незадача тут.
Иван наш изнемог от бури размышлений,
Духовности порыв все силы исчерпал.
Заснул под дубом он, Морфея пленник.
Сорвавшись, Желудь в нос ему попал.
Проснулся крестьянин и, трогая рукой,
В браде виновника находит.
А Нос – сплошной синяк! И разговор иной
Теперь мыслитель наш заводит:
А если фрукт тяжелый зрел бы в вышине
И вместо Желудя упала б Тыква мне?
В миру – гармония, а вовсе не изъян,
Теперь я вижу сам тому причину.
Восславив Бога и прогнав кручину,
Домой отправился Иван.
Смерть и Дровосек
Бедняга дровосек изнемогал нести
Свой хворост и годов поклажу.
Стеная, продолжал брести,
Дорогу выбирая глаже.
Но не имея боле нужных сил,
Свои дрова кладет он долу.
Ему весь мир теперь не мил,
От радостей и ласок голый.
Да что там! Даже хлеба нет
В обеда час, а ночью нет покоя:
Жена и дети, и налогов гнет,
И гам солдатского постоя,
Долги и тяжкая работа,
Рубаха, жесткая от пота.
Он Смерть зовет. Она же тут как тут:
– Что сделать для тебя, о друже?
– Ах, ты?! Да вот дрова… похоже, упадут!
Пожалуйста, веревку затяни потуже!
Кончина, верно, от всего излечит,
Но даже мучаясь, мы не спешим уйти.
Земной удел людей не вечен,
И нам другого не найти.
Бутон и Шмель
Подражание Лафонтену
Бутон в саду, где птицы пели хором,
своею выделялся красотой.
А Шмель, со всей мужицкой простотой,
в округе занимался меда сбором.
Мохнатый весь, Шаляпиным гудел занятно,
нектар лижа, он щекотал приятно.
Хихикали Ромашки, а Розы-задавалы
ему смотрели вслед и становились алы.
Шмеля заслышав бархатное пенье,
задвигался Бутон и раскрываться стал,
не в силах удержать волненье,
своими лепестками замахал,
Шмелиным крыльям подражая,
на сердцевину чтоб к себе привлечь,
чтоб захотелось юноше прилечь
среди холмов чудесных рая.
Поспешность тут ждала, увы, расплата:
движений резких испугался Шмель
и от Бутона прочь он полетел крылато,
и спрятался за тридевять земель.
Цветы печалились, что вышло так неловко,
Сад оглашали тихий плач и стон,
Слезами теплыми сам истекал Бутон,
И ветр его покачивал головкой.
Тут слово взял известный Георгин,
Уже в летах, он доцветал один.
– Внемлите, опыт мой вам завещаю я:
Чем менее, мой друг, покажешь,
Тем более воображенью скажешь, –
Нет крепче паутин для нашего Шмеля.
Садовник и Смерть
Углубленное подражание Лафонтену
(С персидскаго)
В Лионе жил Садовник именитый,
Он парки и сады успешно разбивал.
Однажды летним утром он покрытый
Холодным потом к Мэру прибежал.
Как лист осенний, он дрожал.
И говорит он Мэру:
– Позвольте, господин, в Париж уехать мне
И отдохнуть неделю в тишине.
Одобрите, прошу Вас, эту меру:
Мне Смерть явилася, пока я резал розы,
И страшные произнесла угрозы.
Быть по сему! Взревел тотчас мотор,
И Мартин наш в Париж умчал во весь опор.
Откушав в полдень, Мэр гулял по саду.
И видит – Смерть идет, придерживая шаг.
– Послушай, госпожа, – отец ей молвит града, –
Почто Садовнику ты угрожала так?
– Я, угрожать? Любезный, подождите! –
Смерть отвечает Важному Лицу.
– Вы, смертные, друг другу мной грозите,
А мне такое не к лицу.
Я удивилась лишь, что Мартина в Лионе вижу,
Ведь вечером мы с ним встречаемся в Париже.
Купец и Море
Усиленное подражание Лафонтену
Купец отважный плыл на корабле
И вез сундук с деньгами для покупок.
Он был весьма известен в той земле
Тем, что в торговле избегал уступок.
А чтоб никто в сундук залезть не мог,
Он цепь надел и запер на замок.
И слышит ночью тихий разговор
Людей не слабых, с ними не поспорить.
– Мы, – говорит один, по виду главный вор,–
Возьмем сундук, а коммерсанта – в море!
Всем злато одинаково блестит
И о своем происхождении молчит.
И ну давай Купца тихонько окружать.
Увидел тот, что речь идет о жизни.
Пора существованья лодку разгружать,
Иначе не видать отчизны.
Сундук схватил он. Под всеобщий ах
Рубли и доллары исчезли все в волнах!
Разбойники зубами заскрипели,
Но делать нечего – ножи их не успели.
Внимайте, Овцы, Лисы и Вороны!
Коль речь идет о самом дорогом,
Пожертвовать в последней обороне
Приходится и златом, и Рублем.
~
Жизнь в мире сем я уподоблю морю,
Купца – душе, а страсти – сундуку.
Коль хочет кто избегнуть в жизни горя,
Пусть душу облегчит от страсти обладать.
Скрип и Велосипед
Вынужденное подражание Лафонтену
Один Велосипед – на радость юным Спицам –
Поехал на прогулку в лес.
Его бы слух там усладили птицы,
Когда б не скучный Скрип колес.
И так, и сяк, с асфальта на песок,
Всё Скрип мигренью бьет в висок.
Недолго наш терпел Велосипед
И грубыми словами выражался.
Масленку вынул он и говорит:
Почто ко мне ты привязался?
Вот втулку я сейчас помажу
И наконец со Скрипом слажу!
Вдруг Тормоз мудрый застонал
И так ему пробормотал:
Когда бы Скрип твой прекратился,
Ты в кучу ржавую тотчас бы превратился!
И знай, что Скрип, хоть он и раздражает,
Движенье городское извещает,
Что едешь ты хоть старый, но живой!
Повеселев, Велосипед отправился домой.
posted by Nicolas Bokov at
7:36 AM
.JPG)
