Памяти Александра Зиновьева visio некролог

Избранное из стихов и похожего за последние 30 лет

Николай Боков

ИЗБРАННЫЕ
стихо- и текстотворения
________________________

[за подписью Аркадий Цест]

*
О, золото волос, ладоней теплота…
Убийц наемных говор еле слышен.
Проходит ночь, о, не простая, та,
Когда не спит Иуда, тяжко дышит.

Ужасен долг его. Займется чуть заря –
Бродить в толпе, выслеживая Бога.
От поцелуя шаг – до фонаря,
Во исполненье предсказанья… Бога!

О жизнь Иуды, мотыльковый век!
Исчезнет лишь роса с газонов Гефсимани,
С неумолимостью сбывается завет,
И целовавший с хрипом в лету канет.

О, золото волос в мерцании огней!
Из чаши рук твоих я жадно пью, целуя.
Другая подождет. Ведь сказано о ней:
«Минует пусть». Однако не минует.

[«Русская Мысль» 29.7.71, Париж
также по-немецки в переводе Ф.Ф.Ингольда]

*
И ночь светла, а воздух чист и сух.
Лучисты звезды, и душа прозрачна.
И тишина, лаская, лечит слух,
И легок путь, а он со страхом начат.

Случится многое, и мне на благо все.
И даже смерть: ее прикосновенье
Бесшумно дух живой перенесет
Туда, где незнакомо тленье.

[там же]

ПРОЗРЕНИЕ

Безмолвный хаос должен поглотить
Души твоей отважные потуги.
Певцу назначено стремленье воплотить
И запереть навеки в четком круге.

А вырвется – и в тот же миг умрет.
Ошибка мастера печальней преступленья.
Кто защитит, когда истлеет рот
И душу поразит оцепененье?

Я осмотрителен, но зябко на земле.
И потрудившись сладко и упорно,
Копаю прутиком в угаснувшей золе
Листков, не знавших
Совершенства
Формы.

[Журнал «Грани» №82, 1971]
____

[из: «РЕКВИЕМ О ВИОЛЕТТЕ»]

IV
там ласково
душе твоей
но почему
ты
мы мертвые и мертвыми родились
но почему
ты
по вымершей стране мы погуляем
недолго
без тебя
но почему
ты
мертвей других?
и грубый слух
не слышит шёпот душ
и души не отбрасывают тени
не будет знака близко ль далеко
остановилась ты
на вечный отдых
не будет знака
там хорошо твоей душе иль нет
мы гости и уходим
в одиночку
твой отдых далеко
и долог путь душе
и ты
поторопилась
в одиночку
не будет
знака.

[«Грани» №89-90, 1973. Франкфурт]

_____

Из сб. «КАЧЕЛИ СУДЬБЫ» Самиздат, Москва, 1974

*
Очнувшийся в пустыне одинок и мал.
Колодец пуст (иссяк родник сердечный).
Давно ли взора от звезды не отрывал,
Играя в свете дня смертельно и беспечно.

Укрыл лиловой тьмой (навечно) до утра восток.
Надолго (навсегда) уснуло дорогое братство.
Где почва треснула, там позвоночник лег.
Соломой шелестит, мертво мое богатство.

О, ночь дана, и ночи (в сердце плач).
О, ночь подарена (украдена), а утром
Нашествие бессмысленных задач
Рукою отстранив, поступишь мудро,

Поскольку… нет, не жизнь, и не свобода, нет,
Наверное, тепло обнявшихся и спящих вместе,
Тепло боготворимое (там – ветрено, и снег)
Готовит к смерти нас и лечит от желанья мести.

1972

*
Зеленая луна, и воздух все свежей.
На пустыре заметны силуэты.
Далекое мерцание ножей
Не прибавляет блеска свету,

Но тяжелеют горести земли.
Сердечное томленье пешехода
Остерегает, говоря: внемли,
Другого не видать исхода,

Поскольку жизнь, наверно, коротка,
А этот путь короче жизни нашей.
И слышится, пока душа легка,
На пустыре моление о чаше.

Москва, 1974

[«Литературный Европеец» 2005 Франкфурт)

*
Превозмоги тоску. Не думай: обречен,
Отступит обреченность в царство ночи.
Вот, календарь судьбы развернут и прочтен.
Ступай на путь, который напророчил.

Но если вдруг нежданное тепло
В душе пробудит музыку и слово, –
На помощь вдохновение пришло,
Чтоб легче задыхаться снова.

*
Мы заснули в Парадизе
А проснулись в Гефсиманском саду
Даже Бог скорбел располагая легионами ангелов
У меня только ты нам ли печалиться
Вино и метель и свобода (сегодня)
Три чистые вещи оберегающие любовь
Так любят свободнорожденные в рабстве
(В каждом слове предчувствие расстояния)

А мы сделаем вот что

Тихо играет орган Робертсбриджа
С нами покой Старой Англии
Неяркий свет чтобы любоваться друг другом
И в этом бокале и в том отблеск вина

О, губы напьются теплом из твоей ладони
И чтобы не слышали щупальцы сторожащие дом
На кусочке бумаги напишу божественные слова
Моя дорогая я люблю тебя

*
Мчался черный автомобиль рабства
Мокрый снег брызгал из-под колес
О разве я не любил тебя
Вспоминая засохшие розы
Наслаждался неповторимостью дня
Любви и признанья и ласки
Так медленно расставался с тобою
Ведомый по коридору и лестницам
И перед дверью последней остановился
Поцеловал и забыл (и не помнил)
П р и г о т о в л я я с ь

___________________
Последняя строка сочинена поэтом А.[йги].

НА ОТЪЕЗД КОНСТАНТИНА БОКОВА
Элегия

Как!
Ты покидаешь все пределы эти?
Но что, скажи, тебе мешало здесь
Спокойно спать и есть
Рассыпчатую польскую картошку
И вкусную японскую треску –
Персидскую подкармливая кошку, –
В цейлонский чай кубинского накладывать песку?
Не спорю: не было картофеля подчас.
Но Родина! С нас не сводила глаз.
Ты мог бы, может быть, и комнату снимать
И натюр-морты рисовать.
В Америке уж не найти такой натуры:
Сосед, весь мертвый после политуры.
Ты возразишь: стоял под пистолетом.
Так это же о том пеклись, художник,
Чтоб не ходил дорогой ложной!
Ах, ты не понял, ох, не оценил,
Билет на самолет купил!

Уж Участковый
Не придет делиться
Своими мыслями о школах живописных,
Мундиром похваляясь новым, –
Тебя умчал аэроплан, как птица!
И не видать тебе повесточек отныне,
Как маленьких ушей своих,
А впрочем, и чужих:
Больших.
(в ночь на 21 9 74)

_____


из сб. ТАМ, ГДЕ МОЗЕЛЬ И РЕЙН
(фрагменты восьмидесятых)

Неизбежно как расставание с телом
утром днем в середине ночи
испытывая холод смятение печаль
испытывая успокоение
неизбежное как
расставание с телом в конце вечера жизни
холодок живущий во мне перед этим
мгновением

текущие воды тепло летнего дня колесо
велосипеда брошенного на обрыве
еще вертится в синеве неба
брызгая блеском спиц
скользкие камни кустарник в воде и печаль
при виде уплывающего парохода
вниз к морю

как будто быть пассажиром само по себе уже счастье
а мы плывем на невидимом корабле
везущем меня остальных всех прочих
ни ветра ни птицы ни сожаления
только бы мне проснуться вблизи теплого живота
не умереть не услышав рядом дыханья возлюбленной

только бы мне захотелось написать письмо
о моей спокойной меланхолии
о предчувствии странном о том
что смерть мне понятна гораздо меньше чем прежде

*
Снегопад
хлопья падающие всё гуще
Рейн оставленный позади
автомобиль поднимающийся по склону
всё медленнее и тише всё глубже
колея колёса не достают до асфальта
всё уже чистые треугольники на ветровом стекле
тепло почти жарко я снимаю перчатки
кажется еще несколько километров
кажется музыка гораздо приятнее
кажется
ни звезд ни земли ни деревьев
снег падающий со всех сторон
кажется в свете фар мелькающий силуэт
рука в варежке счищает снег со стекла
это моя мать волосы
с тех пор волосы стали седыми
стук в дверцу
это ли мой сын Максим он говорит
хрустят сломанные льдинки
это
моя дочь Мария с дымящейся чашкой в руке
обмакивая ткань она
она обтирает мое лицо
она кладет маленькие ладони
мне на глаза
разве вы тоже умерли говорю я
сердце полно печали
ты еще жив ты еще мой папа говорит дочь
мы хотим умыть твое лицо горячим
виноградным соком говорит сын
красное жидкое дымящееся течет
по стеклам автомобиля по лицу горлу
набухшая одежда мгновенно сгнившая отпадающая кусками
наклонившиеся надо мной удаляющиеся лица
мамы детей мамы детей вероятно я
медленно падаю на стекло
и стеклянные брызги жгучего льда

чей-то крепкий ботинок

меня вытаскивают цепляя одеждой за острые уголки

в белизну

*
снежная пыль лес прямо стоящий по склону
черные линии изгородей и там тут
островки зеленой травы
снежная пыль повисшая в воздухе
больно и сладко дышать нет не больно
дырка в перчатке боль имеющая круглую форму
замерзшее место
закоченевшие пальцы рук а ноги-то
ну и мороз
уши отказывающиеся слушать слышать
и видеть – глаза расплывающийся закат
в сиреневом воздухе
яблони
кроны полные яблок
яблоки на снегу красные желтые круглые огромные
едва различимый кустарник оврагов реки Ланы
дома на склоне теряют свои очертания однако
огонь зажегся в окне однако
смотри нам есть где быть ночь
перейти эту полночь
только бы одеяло получше грело
только бы
мне коснуться волнующихся сосков теплыми пальцами губами
твоих холодных колен
чтобы свист ветра казался свистом ветра
и ничем другим

Marburg XII80

*
ароматы трав запахи ночи росы
ночной автомобиль со студентами
ну вот и приехали в город
старинный булыжные улицы
здравствуй
приехали ночью пустынные улицы тишина
счастье
ты хочешь спать ты хочешь
а ты
о
ты спишь
засыпаю
ты совсем отодвинулся
нет не совсем наоборот
о
синяя полоса неба в окне
писк стремительных ласточек
очертания замка на вершине холма плывущего в синеве
ах как ты
даже трудно выговорить
красива
ах ох
о

счастье по имени
Вильхельмштрассе Марбург

*
страх пустота
страх
шум
проезжающих автомобилей но все же
холм красных и коричневых листьев листвы деревьев
выступивший навстречу небу и облакам
в окне
читального зала
это еще осень это уже
зима
туман заполнивший воздух страх пустоты
пустота страха
и в тумане
дыхание с кровью
капельки вырванные кашлем
плач мамы
красные капли на обугленном дереве
правда красиво
этот путь пройденный завершенный свившийся
в кольцо
но все-таки выше
я вижу себя прошлого года
еще выше я позапрошлый
а если напрячь зрение я увижу
мальчика играющего на берегу реки
яркие разноцветные камни в воде
на берегу они высыхают тускнеют скучнеют

Марбург XII81 библиотека

*
вода текущая медленно волны
деревья отдельные падающие листья
дело не в том что
не в этом дело
нет не в делах
ритм пешей ходьбы и
надежда на воскресение
сердца страстями
обугленного захлебнувшегося в собственном жаре
как высоко я поднялся чтобы
падая промахнуться мимо
земли
угодить в область страдания духа
но я выхожу выползаю
мне протягивает руку Маша Мария
дочь инвалид
инвалид ли
смотри мой ангел нам быть вдвоем
искуплением зла разлитого мною ли
будут долгие дни годы терпенья
о дочь моя ангел
мы любим друг друга
мы полюбили

*
там где Мозель и Рейн соединяются в единый поток
у подножия монумента единству Германии
дождь все сильнее но все-таки
разрывы в тучах синие проблески
осень
желтые листья трава гравий дорожек
друг и жена его и
маленький Петя
под зонтиком под дождем под небом

тучный Гийом[1]
я пересек в этот день его путь
пройденный в начале века
вдоль берегов самой загадочной реки Европы

брызги дождя падающего в воду
черные волны кажутся твердыми
черный мост кажущийся обугленным
темно-красные наличники окон
осень
вероятно весной
здесь немного гуляющих
а уж осенью
только мне вглядываться в туман
читая названия проплывающих барж
пузатая черная «Елизавета»
зеленая лоснящаяся «Вероника»
закопченный грузный «Герольд»

человек на корме одетый в плащ
о как он одинок
о почему Фолкнер не написал о нем еще одного романа
а ведь он держит в руке бутылку
и бросает ее и следит за падением

бутылка плывущая следом за кораблем
взгляд застилаемый туманом
_____

[Из поэмы «ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА ПАРАДИЗ»]

III

Огромная плешь этой американской страны
с низеньким лесом сгоревшей травой асфальтом
бетоном сетки дорог наброшенной на поверхность
так выловленное пространство достается мне
чтоб затухающая на руке жилка
жилка ритма осязаемого поддающегося пальпации
хотя бы такого ритма хотя бы

колебание пламени свечки дождь до изнеможенья
шорохи радио зеленоватого квадратика
глубокая о глубокая тень пролегшая между сосками
уплывающая по животу под сбившуюся простыню
тепло в парадизе растенья на окнах и даже
чай гораздо приятнее чем на самом деле

жарко выключи отопление жарко огонь блуждает по стопе голени
жарко истома болезни причина чтоб наконец позаботились
о если б болеть постоянно чувствуя
на потрескавшихся губах прохладные пальцы пипетку с лекарством
болезнь единственное лекарство от одиночества

открой же окно открой я задыхаюсь
закрой же окно скорее темнота вливается в комнату
в рот я задыхаюсь ляг рядом укрой
одеялом руками и животом губами
вот лучше не так опасны предметы
пустое пространство притаившееся за окном
дай мне чаю пожалуйста кажется оставалось немного картофеля
сладкого чаю только не выходи
нет только не уходи

побудь рядом прижмись пожалуйста так лучше
вздрагивающая кожа там тут и посередине
тепло проникающее повсюду и даже в сердце
поговори со мною немного я услышу так тихо
падает снег в памяти матовая белизна

прозрачная оболочка тела над снежной поляной
жарко сын протягивает чашку с питьем мой дорогой
дочь моя милая торопится доползти
доползти до меня со спасительною игрушкой
пестрая кукла клоун с чрезмерным носом
я протягиваюсь навстречу в слезах растворяющийся в пространстве
распятое оцепеневшее тело матовая синева вливается в мозг
я дотрагиваюсь до маленьких пальцев
последним усилием разрываю опутавшую простыню
порезанные ладони полоски капельки крови
капельки капли пятна
и чистая сила выбрасывает меня
из болезни


Сумерки Рейн пароход в вечернем тумане
камыши песок и кустарник камыши и
бесшумные крысы бегущие наперерез от воды там тут и дальше
в белом воздухе окутывающем сновидца

Шелест листвы приносимый ветром из далекого Парадиза
Едва различимый свет.

[«Ковчег» №6, 1980 Париж]
_____

[из поэмы «У БАШНИ МЕРТВЫХ ЯБЛОНИ В ЦВЕТУ»]

…меня пленял вид этой громоздкой обсерватории
стоящей недалеко от нашего дома не так ли
тоже открывающей ночью голубоватую щель для того
чтобы взволнованные ученые рассматривали Марс время весеннее
или даже Венеру с радостью отмечая скопления облаков
я поговорил бы о живописности этого вида на парижские крыши
с белым собором Священного Сердца на горизонте
слегка оскверненного черным пеналом якобы небоскреба
если б не опасался уплыть чрезмерно в сторону
о чем предупреждает мелькающая глухота перебои ритма

Пустынный летний скверик несколько стариков никуда не спешащих
вот образ мира тихое плетение сетки тоски мертвого сердца
уж лучше раскачиваться в долгой пешей прогулке
грозящей превратиться в труд

О братья потерянные во всех временах рассеянные в пространстве
оставившие опыты созерцаний ночной тревоги о братья
мое призрачное одиночество оборачивается призрачным
многолюдьем подземного перехода метро пахнущим кислым
расчетливым глупым ничтожным властным прелой одеждой
о братья так трудно рассечь воздух взмахом руки почти невозможно
хотя мне известны приемы принадлежать к человечеству
держась несколько в стороне слишком ораторы брызжут слюною
распространяют отвратительный запах любителей лошадей
или смотрят глазами с едва намеченными зрачками
медленно двигаясь к башне мертвых

Край золотистого неба ночь тяжелеет
стакан горячего чая жгущего губы словно
боль тела избавляет от боли другой как говорится душевной
твое прошлое проступает через тебя навстречу
будущему твоему но я кажется в силах
насмешкой нежностью двусмысленным жестом
издевкой лаской сопротивляюсь ему
сражаясь с целым народом с поколеньем невидимых предков
с твоим детством

Планета выплывает из-под меня оставляя
розовые лепестки отцветающих яблонь в судорожных руках

Ночь неистовые объятья междометия наслажденья
нераздельность рук тем более животов
мы дышим дыханьем друг друга соединенные ночью
а на рассвете
твое лицо кажется розовым
день наступает

Вот я родившийся так давно счастливое бедное детство
проведя другую часть жизни в рабстве в надежде в попытках
построить дом мою крепость отгородиться для созерцаний
едва не задохнувшись от непривычки рождаться вторично
на пустынном ночном шоссе (редкая птица долетит до его середины)
поднятом над землей над пространством залитом асфальтом
там внизу автомобильный свет словно фонарик в руке потерявшего пуговицу
одиночество движет мною искать новых случайностей совпадений
я становлюсь прозрачным проходящие через меня события
автомобили гостиницы пешеходы обрывки газет шкурка банана
бархатный профессорский голос по радио
друзья братья и сестры в странах Востока
очевидно имелся в виду и я до поры
до времени пока не поселился среди этих многочисленных родственников
надо отдать справедливость они
не подозревали о существованье соседа а впрочем
эта тема исчерпана: дно под ногами

Меня снова занимает противоречие
недоговоренность уклончивость старых книг рассеянных братьев
меня снова смущает завеса отделяющая наш мир от всего остального
вероятно не зря потрачено столько времени на околесицу
чтобы разглядеть за почерневшим цветком за покрытым инеем зраком
вечность выплывающую из прошлого будущего моего
из этого яркого рассветного неба
запотевшее стекло неподвижного автомобиля на пустынном шоссе
разбудившие меня холод и радость
наслажденье свободой

Дело конечно не в глупости или незнании
даже не в том что лицо человечества
вспотевшее выбритое пожелтевшее убитое гримом или наоборот
дело не в том что выбор так невелик
между банковским служащим или наследственным палачом
можно миновать того и другого
тем более ночью века и босиком
возвращаясь на родину одиночества перед Богом.

1980-81

[ж. «Крещатик» №29, 2005]
_____


НОЧЬ. ГОДОВЩИНА

душа моя
ты слышишь ли
ты слышишь
приближенье
памяти о ней

о созерцая луг
где овцы разбрелись
не опасаясь волка
деревьев кроны
просвеченные солнцем
словно платье
твое
невидимая ты присутствуешь
и мощный Бог
дарует равенство
изношенности тела
смерти

о чем рассказывать
заснувшим в мягких креслах
нам любимцам гибели

а нежности моей не хватит
на то чтоб ты пошевелилась
и вздохнула

прекрасных рук твоих
белеющий кораблик
поверх одежды темной
о лик твой утонувший
в золоте волос и эта
музыка

в тяжелой глухоте
наставший день
единственный
и эта встреча
та
и трепет век
и радостное ты
сегодня праздную
тридцатилетие
моей печали

пройти протиснуться
не слышать этих тех
рисунок крон мое ласкает зренье
немного тишины
пожалуйста приснись мне

я долго старился с тех пор а ты
старенья не узнала
о юность губ твоих
сияние волос
и взгляда

и снится голос твой

Eu 2001
_____

[из книги «ПРИБЛИЖАЯСЬ К ПАРИЖУ»]

ЖАЛОБА ОСТАВЛЕННОГО БОГОМ

Снова болезни пришли, и не оказалось лекарства,
прыскает ядом раздавленная надежда.
Думал – труды накопил, оказалось – мытарства
и сгнившая из фиговых листьев одежда.

Спасаюсь, пытаясь войти в ритм, соразмерный
теченью широкой реки с полноводною глубиною.
Только б расслышать его слабеющим слухом вечерним,
из обломков мысли плот сколотить, уподобившись Ною.

Кстати, плач старика удивительно напоминает
Смех старика. А обратное – справедливо ль?
Чтобы проверить, третий год случая ожидаю,
как пустыня – дождя, как застрявшая лодка – прилива.

А осень решительна в этом году. Не колеблясь
со всех сторон света сходятся холода в моем сердце.
И как бы вверх ни тянулись еще зеленые стебли,
Им не прибавить в росте, а ему не согреться.

Впрочем, друзья юности меня посещают:
Экклезиастом зовут одного, а другого – Иов.
Только напрасно я пир приготовил и ветхий том открываю, –
остались нетронуты и твердая пища, и пиво.

Уже и не знаю, куда направить мои усилья
освободиться от тяготы не завершаемого томленья.
Оно не поддается ни уловкам стиля,
ни упражненьям жестоким, ни нарочитой лени.

Вместо жар-птицы премудрости, казавшейся завершением,
верным проводником на остаток существованья дороги, –
я снова перед чертой, и что за значение
этого окровавленного нуля, рабства, бедствия и порога?

Ветер шумит надо мной в кронах деревьев,
синева простерлась над ними, лишенная веса и меры.
Где же они, отчего так невидимы носители перьев,
сторожащие доступ в певучие дали и сферы?

Возносилась молитва Давида, моя же – отяжелела.
Раненный день обступил – и не оказалось лекарства.
От болезни смертельной не помогает ни трусость, ни смелость.
Надобно только одно, и это – Небесное Царство.
1996

[«Новый Журнал» №230, Нью-Йорк]
_____

ШАРТР
…nur eine Liebende, o, allein am nächtlichen Fenster…
Rilke, Duineser Elegien VII

Эти смирные люди мне не чужды, нет, не чужды. Напротив.
Увядающие братья и сестры, рассеянные в хорах собора
грандиозного, построенного в порыве надежды и скорби
так давно. И однако, он принимает и нас, он приветит и горстку.

Вечерняя месса. Непреложность восклицаний священника,
известных заранее – две тысячи лет –
и тем не менее всегда ожидаемых.
Вот и сегодня
пробежала дрожь по спине вдоль позвоночника,
едва донеслось: «в ту самую ночь, когда Он был предан…»

Цепочка стареющих горожан протянулась к престолу
навстречу священнику, дароносице, знакомому жесту.
Не переменилось ничто за последние десятилетия:
значит, Бог существует, и мы под его крылом.

В этом соборе цветных стекол изображений
И прямо передо мной
встреча ангела и Марии и встреча
Марии Елизаветы двух беременных женщин

(не совершившаяся надежда оборачивается изнеможением)

Эти согбенные плечи деловитые сумочки домохозяек
вырастивших детей заработавших пенсию похоронивших мужей
и немного усталой музыки усталого органиста
хотя казалось бы не слишком жаркий июнь
и еще свежая зелень газонов бывшего епископского
дворца а теперь музея
с почти неприметным бюстом Эмиля Маля
от чьей учености досталось в умное пропитанье и мне
пришельцу из северных далей медведей и самоваров

Среди спин и плеч согбенных словно колосья созревшего поля
ожидающих удара серпа и колокола погребенья
вызывающих сочувствие и желание услужить
словно восклицанье ребенка словно
порыв свежего ветра словно
лазурная кромка неба у далекого горизонта
после дней ночей десятилетий пути неистощимого на повороты

облик спины и плечи наклон головы и руки сжатые вместе
словно окно раскрывшееся внезапно словно
драгоценный сосуд среди трудолюбивых горшков
и он предназначен для накопившейся нежности сердца
не понадобившейся никому среди изнемогших
от нелюбви от тучной пищи и регулярных доходов
тебе – о, тебе – все знания опыта и размышлений

*

если музыка иссякает то что значит это молчанье
это солнце его болезненный блеск в тумане
нависшее серое небо о что это значит
неотвратимость и непреложность и замирание сердца
сердце и солнце никогда не видящие друг друга
и тем не менее имеющие много общего

*

Теперь ясно что сил недостанет
пуститься в новое путешествие
чтобы переходить часть пустого пространства
с удивленьем смотря на людей не знающих ничего о смерти.
Не знающих ничего.

Вероятно, мне никогда не выплатить Тебе долга
насмешек и легкомысленных присвоений,
слез, горечи жен и не родившихся младенцев?
И Ты возвратил меня к стене Парадиза
с нарисованной дверью?

Лечение ритмом течением слов утешеньем
приходящих на память улыбок и дружеских жестов
чтобы снова повиснуть птицей в воображении
над рельефом сухих трав и камней
сходящим к Мертвому морю
мертвому мне

Солнце, воздух. Недвижные облака.
О, Господи, вспомни о нас! – Если не Ты, то кто же?
Ты, уставший нас бить, отдохни, дай нам время опомниться
от привязанностей ненужных своих, и наших тяжелых предков.

Ты наполнил меня страхом перед несчастьем и неудачей.
Словно, назвав нас детьми, и своими, Ты смутился
и отошел, оставив болезни, рваную обувь и начатки фраз.
Нас, нищих, Ты погрузил в последнюю нищету
Твоего молчания.


ВООЗ, ИЩУЩИЙ СЛОВ ДЛЯ УТРЕННЕГО БЛАГОДАРЕНИЯ

Летний солнцеворот прошел незаметно,
Почти никто не увидел, поднявшись на гребень года,
Что отныне стоит зрелое лето, а дальше
Начинаются желтые травы и красные листья, осень.

Тишиною наполнилось сердце. Надеждой
На разрешение уз и узлов. На удаленье Печали,
Свившей гнездо посредине меня и мира, –
Впрочем, старой знакомой Экклезиаста,
Саула в преддверии гибели, Иова и столь многих,
Чьи имена и вопли не достигли нашего слуха и ученых изданий.

Словно воздух на высоте – разреженное пространство событий
Моей жизни, идущей вне основных линий эпохи.
Настолько мало всего, что пригоршня влаги
Обернется спасением потерявшегося в пустыне,

Тем более встреча, полная дружелюбных взглядов,
С подобным – идущим старательно – путником.
Но так трудно вытаскивать ноги из множественности песка
Усилий, намерений, усталых дней и зимнего изнеможения.

Повеяло свежестью вечера. Можно думать,
сидя у гаснущего костра, подняв лицо к проступающим звездам:
смотрите, засиял Орион!
И карбункул таинственной Андромеды!

В тишине субботнего отдыха безмолвья Вселенной
Еле слышно дыхание из ветхой палатки,
Износившейся под порывами ветра, плача и восклицаний,
А теперь оберегающей сон утомленной Руфи.

Ночь доверия, веры. Обретенного дома,
Прочного, основанного на Камне, о который мы едва не разбились.
Печаль и страдание перестают быть ежедневною пищей.
Ноша, снятая с плеч, останется при дороге.

Силуэт Вооза на утреннем светлеющем небе.
Повернув лицо на восток, смежив веки,
Он слышит скольжение капель, солоноватых на вкус, мокрых на ощупь.
Голова, борода, покрытые серебром луны, а точнее – пеплом.
Ах, какие же выбрать слова для утреннего Благодарения?
1998
_____


[из сюиты «ОПОЗДАНИЕ ТРУБАДУРА» 2002]

*
Поговори со мной. О том, о сем
и о плохой погоде.
А может быть, о том,
что дует свежий ветр над озером:
оно синеет, простираясь
к подножью белых гор.
И много разных планов. Намерений.
Много путешествий
намечено, на Север и на Юг.
Твои друзья, собравшись,
болтают весело о том, о сем.
И о погоде тоже, февральской.
А потом придет весна, не правда ли,
и зазеленеют луга, корова зазвенит
бубенчиком на шее, и лыжники
пойдут, увы, пешком, или помчатся
на велосипедах.
И вместо шубы
твой стан обтянет тесно полотно.
И острые соски восстанут
неотразимо.
Да будет юность твоя благословенна.
Твое лицо смеющееся
сияет в памяти моей.

*
О, не спеши. Я обниму
овал плеча, я приласкаю также
твоих волос скольженье и объем.
И я подставлю
лицо мое под чудный водопад каштановый,
захлебываясь им, изнемогая
от колкости желанной их.
Постой. Я разведу
угольнички ненужной ныне ткани,
чтоб видеть, осязать, чтоб чувствовать
биенье сердца в жилке.
Не торопись. В блаженном весе тела
я слышу ноту нежности,
и ты ей отвечаешь трепетом.
О, шум листвы смоковницы над нами.
Дыханье в моих ушах стоит, во рту, в груди.

*
Не только плоть, о нет!
Сияние души
и голоса оттенки и обмолвки.
И мысль, и радость умозаключенья.
Не только речь, о нет!
И силлогизмы строгие, и даты.
Ключица тонкая под кожей
и лотос бедер, спрятанный стыдливо
под тканью.
Не только шепот, нет! Прерывистость дыханья,
гортанных междометий рой
и спазма рук на шее.
Не только утренняя торопливость, нет!
Но величавость вечера, загустеванье тьмы
и сон твой в окруженье прочном
рук и ног моих.

*
И как мы говорили когда-то
ночью, взволнованные друг другом.
И как мы молчали вместе,
потрясенные порывом и тяготеньем,
делавшим из нас одно целое.
И как твои пальцы перебирали мои волосы,
а мои чертили по твоей спине,
и как вздрагивала кожа.
И как ты лежала, подперев щеку рукою.
И как мы оставались весь день дома и не никуда выходили.
И как мы думали, что мгновение превратилось в вечность
и что жить больше не нужно.

*
ответь мне дрожью
криком плачем
восклицанием
ответь мне вздохом
спазмой ног
ответь мне именем моим
ответь дыханьем жарким в рот и уши
ответь
кольцом упругим рук
ответь мне
жемчугом испарины на лбу
текущим ароматным потом
ответь
пожатьем бедер пальцев
дрожанием ресниц
вжимаясь в мое тело словно
ты стала часть моя навечно
о

ОЧИЩЕНИЕ ЛЮБОВАНИЕМ

Разглаживание любованием
всех морщин сердца, души и даже лица.
Очищение любованием от всей горечи, горечи.
Примирение любованием со всем светом.
Желание счастья всем, всем, всем.

Очищение любованьем тобою:
твоим именем, твоим лицом, глазами, ртом.
Любованием твоих рук.
Любованием твоих волос,
Твоих плеч.
Любованием тобой от тонких пальцев рук
до розовых – не правда ли – пальцев ног.
Любованье тобой.
Очищение любованием:
смотреть на тебя, как дышат весенним воздухом.

*
Зачем тебе, душа, к другой душе стремиться?
Желая разговора с ней, желая
поведать ей о том, о сем, о ветре,
который ныне колобродит в парке, о тумане,
закрывшем долину, о блеске
воды реки?

Зачем, ладони, вам
грустить о гладком
плече и о запястье
особенно? О жаре
мест потаенных?

О уши, вам зачем
печалиться о голосе и смехе,
о звонком восклицании, а наипаче
о шепоте и о дыханье, о
шелесте одежды?

А вам, глаза, зачем искать
изгибы силуэта в сумерках,
у темного окна, на фоне
квадрата звезд с их лучиками?

Зачем?

*
О, что это
продолженье взгляда за горизонт
углубление слуха в пространство
ветер наполняющий легкие

о, что это о, неужели
предвкушенье отбытия
навсегда возвращенье
на родину сердца

мне одиночество сладко сегодня
над этой равниной где птица
в безмолвье раскинула крылья
оставив страдания труд
вишу беззаботно над прошлым

Вилла Маргариты Юрсенар во Фландрии mars 2002

[«Русская Мысль», 5.5.05; 26.1.06]
_____

[из «НАКОПИВШЕГОСЯ» 2005, 6, 7…]

*
Ну, выглянул. Ну, всматривался вдаль.
Подробности записывал в тетради.
Заметил вдруг, что прошлого не жаль.
И напрочь позабыл, чего он ради.

Подумал снова: равнодушье – груз.
А вот восторг его носил на крыльях.
Но постепенно паутина уз
И очи, и углы, и зеркало покрыла.

Попробовал открыть, ну, как его, окно.
Желая воздуха, толкал его, ударил.
Нос выставил в пролом, рискуя ранить, но
Отброшен был волною зимней гари.
22 03 06

*
Писем ныне больше пишу, чем получаю ответов.
Сверстники заняты делом: вглядываются во тьму.
Она становится гуще и осязаемее.
Люди, близкие к зрелости, прилежны в строительстве,
наверстывают упущенное, чувствуют, что нужны.
Легче жить молодым: за них решит биология
набуханием вен под действием неумолимых гормонов.
И дети цветут, не зная о космической пыли и радиации.
Огромное безголовое тело по имени человечество
стонет, рычит, взрывается пузырями войн и болезней,
продолжая движение среди прочих звезд и планет, и галактик.

УСТАЛОСТЬ БЕДНОСТИ

Вот тот в доме живет,
А этот в яме лежит.
Вон тот ест да пьет,
А этот лыком шит.

Ну, расскажи, объясни
Да медком помажь:
Пока вон тому ни-ни,
Другому любая блажь.

Потому-то кисели твои
И того кисель братья навек.
Ну, а этих тут, смерть, подними,
Проводи туда, где всяк человек.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ «И» БЕЗ ОДНОГО

И эта серебряная луна
И эти пережившие этот день
И эти вспомнившиеся мне умершие
И эти пришедшие в голову мысли

И эти колени велосипедистки
Одетые в черные шерстяные колготки
И эти струящиеся по щекам слезы
И это переполнившее меня ожидание

И этот засунутый в дверь клочок бумаги
И этот страх перед его разворачиванием
И этот стук каблучков в коридоре
И это сдерживаемое за дверью дыхание

И этот порыв прыжок вознесение
И этот взгляд просиявший навстречу
И эти руки протянутые из твоего бедствия
И это счастье потерпевшего спасающего гибнущую

И это тепло проникающее сквозь одежду
И эти глаза закрытые чтобы не видеть
И эти бедра помнящие другого
И это лоно принимающее мужское

И этот сон среди стучащей в окно метели
И это пьянство моих рук среди твоего винограда
И эта дрожь твоего тела наполненного на рассвете
И этот мир снисходящий на столицу галлов
2006

ПРОСЫПАЯСЬ, УТРОМ
(памяти Бродского)

Долго цвела твоя меланхолия, долго.
Ты же надеялся, что пойдут дожди
Любви, интереса к тебе, воспоминаний,
И пустыня памяти пустит побеги,
Каждый величиною в десятилетие.
Твое ожидание делалось безнадежнее,
Словно молчание неба, тяжелея,
Ложилось на легкое сердце.
О, где же обещанное? – Друг мой, кем?

*
Перелистывать страницы книги надеясь обнаружить слово
Крутить ручку настройки приемника
Разыскивая ухом кусочек музыки в массе звучания
Вглядываться в лица прохожих чтобы увидеть
Слабый отблеск удивления перед открывшейся вечностью
Смотреть на летящие облака восхищаясь до слез их эфемерностью
Следить за паденьем листа дерева предвкушая собственное исчезновенье
Провожать взором загорелые колени велосипедистки
Вычисляя за сколько минут она доедет до следующего перекрестка
Подниматься к себе в мансарду не останавливаясь до этажа шестого
Гордясь хорошей работой привычного сердца
Засыпать глубокою ночью невинным сном
Наслаждаясь плаванием в неведомом голубом пространстве

*
Красота ее рта казалась необыкновенной
Тонкая линия верхней губы изогнутая луком усмешки
Приоткрытая нижняя обнажала жемчужную кукурузу зубов
Подбородок вызывал в памяти образ лебедя
Округлый тупой кончик носа изливал вожделение
Наполняя им взгляд слух и даже потели ладони
Немного беспокоила форма узости лба но к счастью
Ресницы полностью пленяли вниманье
И еще эти брови казавшиеся крыльями ласточки
Возносили предвкушение к далекому небу
А потом сладость косточек ключиц
Стекавшая к полушариям Магдебурга
Снабженным розовыми бутонами изнеможения
И наконец прерывая становящееся тягостным ожидание
Мужская рука поглаживала осторожно бедра
Проникая в пространство горячей тьмы между ними
Достигая вздрогнувшего шершавого углубления
Производя пожатием вздох и трепет
Нет нельзя вслух говорить о том
Что происходило с нами далеко заполночь

*
Я спросил старого нищего китайца лежавшего на асфальте при входе в театр
Почему инь и янь все время меняются местами
Он долго вслушивался в звуки непонятной речи и улыбался
Произнес вероятно слова и протянул руку ладонью вверх
Нужно думать что он просил милостыню и я так подумал
Положил на нее монетку с профилем испанского короля
Он покачал головой и протянул деньги обратно
Улыбаясь он говорил что-то держа руку козырьком над глазами
______

[Из сб. ENVIE DE PROSE /ЖЕЛАНИЕ ПРОЗЫ 2003
авторский перевод с французского]


1.
tu es folle
tu es fou
tu es folle franchement
tu es fou carrément
non franchement
oui carrément
dis-moi franchement
franchement tu es folle
carrément tu es fou

ты спятила
сам ты спятил
и спятила как надо
сам спятил до конца
нет ты подумай
спятил и все тут
ну скажи сама
если не спятила
вот и говорю что спятил

2.
si tu meurs le premier
tu viendras me chercher
tu es folle
si je meurs la première
tu es folle
je viendrai te chercher
ô, tu es gentille

если первый умрешь
ты за мною придешь
да ты спятила
если первая умру
да ты спятила
за тобою приду
ах дорогая

*
savoir déceler un battement de cœur d’un émigré dans la remorque
sache, Douanier, déceler un battement des corps dans la remorque
savons-nous déceler un battement de cœur dans le remord
sais-tu déceler un remord dans le battement de cœur
ils savent déceler le battement
savez-vous déceler le cœur dans le corps
savoir déceler un cœur dans le cœur

уметь различать стук нелегального сердца под брезентом грузовика
умеешь ли слышать, Таможенник, движение тела под брезентом грузовика
умеем ли мы различить движение сердца в угрызении совести
умеешь ли ты различить угрызение совести в движении сердца
о умеют они различать стуки
умеете ль вы находить сердце в трупе
уметь различить сердечность в сердце

*
à M.C.T.

Tu es le printemps
de mon automne
Tu es l’automne
de mon hiver
Tu es l’hiver
de mon enfance bénie
Tu es l’enfance
de mes flocons de neige
Tu es la neige
de mon oublie
Tu es l’oublie
de mon irréparable

Ты весна
моей осени
Ты осень
моей зимы
Ты зима
моего счастливого детства
огромных снежинок
Ты снег
моего забвения
Ты забвение
непоправимого

*
Mon grand-père a vécu 76 hivers
Ma grand-mère a vécu 67 automnes
Ma mère a vécu fifty-fifty
Mon cousin a vécu 14 étés
Il n’a pas survécu à son seul printemps
Que dire des autres qui ne laissent pas de traces

Дед жил пережил 76 зим
Бабушка жила пережила 67 осеней
Мать прожила того и другого
Кузен прожил 14 лет и
Не пережил своей единственной весны
Что же сказать о не оставивших следа

Epitaphe

touche ami cette argile
qui était si agile
qui courait à deux pattes
embrassait à deux bras
belle aimable et fragile
retournée dans l’argile
touche la doucement

Эпитафия

прикоснись: эта глина
была ловкой когда-то
ногами бегала
обнимала руками
прекрасная хрупкая
в глину вернулась
коснись ее нежно

SOUVENIR DE MON ENFANCE

Ramasser le tout
Lier le tout en des faisceaux
Diviser le tout en des tas réguliers
Mettre le tout dans les boîtes
Suspendre le tout sur les murs
Faire sortir tout le monde dans la cour
Distribuer à chacun et à chacune les petits cercles en bois
Donner l’ordre à tout le monde de les poser par terre
Obliger chacun à se détourner d’eux
Distribuer à chacun un sandwich
Forcer tout le monde à enlever la veste
Compter tout le monde deux fois
Donner l’ordre de comparer les résultats
Contraindre tout le monde de lever la main droite
Rendre évident à tout le monde la force de conviction
Obliger tout le monde à baisser le regard
Laisser partir tout le monde vivant jusqu’à prochaine fois

ВОСПОМИНАНИЕ ДЕТСТВА

Всё связать в пучки
Всё сложить в аккуратные кучи
Всё разложить по коробкам
Все развесить на стенах
Всех вывести во двор
Всем раздать деревянные кружочки
Всем приказать положить их на землю
Всем приказать отвернуться от них
Всем выдать по бутерброду
Всем приказать снять пиджаки
Всех пересчитать дважды
Всем приказать сравнить результаты
Всем приказать поднять правую руку
Всем продемонстрировать силу убеждения
Всех вынудить потупить взгляд
Всех отпустить живыми до следующего раза

REFLEXION DEVENANT EVENEMENT

Се jour-là il est parti de New York à Boston.
Et celui-ci s’est accosté dans un café à Berlin.
Nathalie admirait le lagon de Venise.
Moi-même, je passais en vélo sous la Tour Eiffel.

Celui qui approchait de Boston était attristé par son divorce.
L’autre, à Berlin, fêtait un héritage inattendu.
Un télégramme éclair portait à Venise l’horreur d’une mammographie.
A Paris, le vent du Nord chassait la puanteur des voitures et des crottes de chien.

De ces quatre cas, qu’en tire-t-on ?
Il est improbable que leurs personnages se rencontrent un jour.
Sûrement, ils mourront à une date différente.
Ils n’ont en commun que ce poème

Qui c’est formé cette nuit dans ma tête.
Une tuile lourde arrachée par le vent du nord
L’avait manquée de très près la veille
Des miettes roses projetées sur le pavée

Rassemblaient de loin aux gouttes de sang
Cette nuit là, les mains de la femme à côté de moi
Embaumaient de tous les parfums de toutes les fleurs
Et la beauté de son visage restait indicible

РАЗМЫШЛЕНИЕ, ПЕРЕХОДЯЩЕЕ В СОБЫТИЕ

В тот день он ехал из Нью-Йорка в Бостон
А этот сидел в кафе в Берлине
И еще Натали любовалась лагуной в Венеции
А я проезжал на велосипеде под Эйфелевой башней

Приближавшийся к Бостону был опечален разводом
Сидевший в Берлине радовался неожиданному наследству
В Венецию летела срочная телеграмма с результатами маммографии
В Париже ветр разгонял вонь автомобилей и собачьего кала

Что можно извлечь из этих четырех случаев?
Вряд ли их герои снова когда-нибудь встретятся
Умрут они скорее всего в разное время
И общего у них только это стихотворение

Оказавшееся сегодня ночью в моей голове
Ее миновала тяжелая черепица
Сброшенная вчера с крыши Гипербореем
Розовые крошки рассыпались по асфальту

Похожие издалека на брызги крови
В ту ночь руки спавшей рядом женщины
Благоухали всеми цветами и ароматами
И красивее ее лица не было никогда другого


(часть французских текстов в журнале Anartiste, Paris)
_____

(из двуязычной книжищи «ЖЕЛАНЬЕ ЧУДА»)

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

он видит страшное
и кровь застыла в жилах
и волосы встали дыбом
и крупная дрожь прошла по его спине

он слышит смешное
и не может выговорить ни слова
не может разогнуться
задыхаясь от смеха

он обнаруживает вкусное
и поневоле раскрывает рот
роняет слюну и не может
отвернуться и взять себя в руки

он обоняет свежесть сирени
и на него обрушивается
волна временного обновления
и он почти улетает

он ощущает гладкое
и весь вздрагивает от радости
и чувствует холодок под ложечкой
устремляясь в проход между коленями

*
Среди комсомольского воронья
Прошла наша певчая юность
И вот наша очередь развалиться на канапе
Потягивать различные бодрящие напитки
Когда-то втянутые ныне вывалились животы
И блеск взора подернулся поволокой сиесты
Смех взлетавший жаворонком
Стал жирным ползающим словно черви
Надежды уступили место проверке счетов
Вера вышла на минутку взглянуть на небо
И не вернулась а вот любовь
Обозначилась потным сопеньем в гостинице
Скучные списки титулов названий участий
Завесили окна и двери и даже форточки нет
Бедную душу ничто теперь не достанет
Разве великая блистающая угроза исчезновения
Только последний предел режущий последнюю пуповину
О ночная красавица C. соблазняющая однако немногих
Любовница берущая всякого по своему усмотрению
Не разбирая пола ни возраста писательница
Высекающая на продолговатом камне

День окончательной встречи с незадачливым смертным

*

УДАЧЛИВОСТЬ В ЖИЗНИ

Заговорить весело и увлеченно,
крикнуть добрый день кому-то на противоположной платформе,
захохотать, услышав смешную шутку,
прищелкнуть языком, увидев живот красавицы,
протянуть руку незнакомой знаменитости поверх голов,
смело нахмуриться, увидев банду хулиганов,
поспешить на интервью знаменитого брадобрея,
долго задавать вопросы запыхавшемуся чемпиону,
посетовать на повышение цен (в соседних странах),
ужаснуться бедности (на других континентах),
удостоиться дипломов менеджера, администратора, социолога,
охотно участвовать в телевизионных диспутах о процветании,
гордиться военной славой родины,
не афишировать суммы на счетах дальних родственников в Швейцарии,
удачно выбрать подрядчика для строительства новых домов в пригороде,
умело организовать прием на загородной даче,
не позволять дремать своим сбережениям,
помочь продать склад карабинов молодому африканскому генералу,
почувствовать необходимость выйти из семейной спячки,
снять квартиру для хорошенькой преподавательницы стрельбы из лука,
съездить в Бразилию за недорогим лифтингом,
принять меры против накопления холестерина в венах,
избегать сильных переживаний во время скачек,
ограничить общение с преподавательницей китайской гимнастики,
стараться чаще выходить в приватный парк,
как можно меньше пить виски, снотворных и стимуляторов,
навестить могилу родителей и убедиться в ее хорошем состоянии,
почувствовать безразличие к только что забитому голу,
больше не узнавать самого великого исполнителя куплетов,
чаще спрашивать время у медсестры (из Восточной Европы),
следить взглядом за бьющейся по эту сторону стекла мухой,
стараться дотянуться ночью до бутылки с водой,
упасть на пол и больше не шевелиться.
8705

Элегия Легких

С некоторых пор смотрю снисходительно
на в моем прошлом гуляющих горожан.
Вот только ломают астры моих любований,
бросают пивные банки критических замечаний.
Впрочем, будем ли урезонивать галлов подростков да скифов мы?
Какие уж есть. Гунны, готы, сарматы хуже.

Главное ведь подпрыгнуть и снова поплыть,
снова выплыть из относящего к Берегу течения жизни,
установить оптимальное расстояние от брызгающих информацией ртов,
от пальцев, привычных к кнопкам.

Ибо законы прекрасного, как ни стараются перекричать, другие.
Покинь только просторный зал заседаний через коридор на площадь,
там прекрасное улыбнется и повеет навстречу,
и даже простакам обонянию и осязанию достанется что-нибудь.

Не думай, что ритм это вид ревматизма с его недовольным покряхтываньем
входящего в гостиную нобелевского лауреата.
Подтянувшись невольно, к носителю звания повернут головы
седые писатели школьных учебников и газет.

Застегнувшись на пуговицы рангов ли, рифм ли,
как нелепы они на цветущем лугу вдохновения!
Не удобней ли на паркете отстукивать ножкой
дядя-глядя, правил-заставил,
сняв с подносика бокальчик шампанского,
кропя розовые раковины ушей
комплиментами сомнительной свежести,
проверенной эффективности.

И я попадался на призывы к всемирному братству,
стесняясь понимания дружбы как восхищенного обслуживания
нужд их обыкновенного существования.
Пока не увидел схватившихся на университетских аренах,
старавшихся вывернуть отношения мехом наружу.
Верный друг несет последние полкилометра
до раздаточного окошка питания и похвал ничтожеств.

Отступить в темноту зимней ночи великого одиночества,
наслаждаясь тишиной самой неприкосновенной,
где звезды высыпали на небосвод, не обещая и не пророча,
и свежий воздух овеивает легкие наполняет дыханием паруса.


НУ И НУ

Ну поднимись
ну встань
ну переставляй ноги
ну давай ну потерпи
ну упрись ну нажми
ну подотрись
ну что ты такой
ну еще немного
ну тяни
ну подожди
ну поцелуй
ну вздохни
ну скажи
ну попей
ну утрись
ну не дрожи так
ну несите его
ну вот и всё
_____

Рад был бы поместить здесь «Погребение в лунном свете», длинное стихотворение 70-х годов, подписанное Аркадий Цест. Быть может, оно уцелело в самиздате.

Николай Боков

Париж май 2006

[1] Аполлинер