Вариации с обычным исходом

Набросок сценария для видеоклипа Николая Головихина

Старик наступал на него, не видя; оставалось прижаться к стене, давая ему место пройти по узкому тротуару. С другой стороны двигались безразличные к человеческим судьбам лакированные автомобили.
Старик надвигался, тряся бородой, весь в пестрых лохмотьях, словно клоун, который пролез через колючую проволоку. Он и толкал тяжелым портфелем, чья твердость выдавала содержимое, – держу пари, книги.
Он прошел почти сквозь него, подобно призраку, вернее, словно объемное изображение, обдав тем не менее запахом редко моемой плоти, зловонием нечаянных испражнений.
Мое будущее, сказал он невольно; не подумав, сболтнул, смотря ему вслед. Так и есть, повторял он обреченно, ускоряя шаг, стараясь не упускать из виду, обгоняя прохожих. Старик шел, словно пароход, рассекая толпу, и она расступалась, подобно льдинам замерзающего моря.
Седая шевелюра его была маяком, она вспыхивала белым светом в лучах солнца, плыла лебедем над черноволосой стаей туристов у подножия базилики Священного Сердца. Вдруг он исчез. Наш наблюдатель (Сабуров – пришло время назвать его имя) заглядывал в уголки улиц Монмартра, торопясь, опасаясь навсегда его упустить. «Я боюсь потерять мою старость из вида!» – рассмеялся он сам в себе. Он хотел спросить у своего будущего совета, а оно вдруг исчезло. И оглянулся на свист: это присвистнул его старик, держа портфель свой под мышкой, стоя у входа в кафе и прилипнув взглядом к экрану тиви: там играли в футбол, и он не мог оторваться. И остался бы так, если б не кончился матч.
Сабуров смутился. Его уже охватывал пафос великих свершений, не удавшихся и потому трагичных, а тут был всего лишь футбол, страсть стадионов, масс и плебеев. А он жаждал возвышенного.
Он шел за стариком, упорствуя ради окончательности эксперимента, желая иметь точку отсчета в своем начинании. Улица, автомобили. Кладбище, наконец, привилегированное, с чудным мраморным бюстом изгнанника Гейне. Старик, шаг замедляя, оглядывался, словно опасаясь, что его могут увидеть. Но кто? Сабурова он, несомненно, заметил, взглядом на нем задержался, но значения не придал. И быстро вошел в боковую аллею, ныряя под мост (он возведен над некрополем, и дрожит, чугунный, под тяжестью рычащих грузовиков).

Всего-то немного, подумал Сабуров печально. Не упустил ли он другую возможность? Ту, где стоял открытый автомобиль, возле сквера с памятником поэту Верхарну, украденным два года назад. И старик там был другой: подтянутый, стройный, спортивный, с натянутой кожей лица, казавшейся личиком целлулоидной куклы. Рядом с ним шла полная свежести девушка, чуточку смущаясь разницей лет. Вероятно, приезжая из новых членов великой Европы, из недавно освободившихся стран.
На ложе из плюша, в застланных войлоком коридорах, в залах и кабинетах привычных к власти отпрысков генеалогии, – тоже ведь старость, стало быть, будущее. Сабуров примостился, незамеченный, на сидении сзади. Он вволю мог любоваться изяществом шеи и подслушивать разговор. Старик, впрочем, молчал, и лишь мысли его были видны случайному попутчику: ровная поверхность каменистой пустыни, и по ней бежавшее навстречу ему существо, напоминавшее варана.
Целлулоидный старик ехал, безразличный красным огням светофоров. Осторожнее, ворчал Сабуров себе под нос. Красавица смотрела прямо перед собой и едва повернулась к попутчику, удивленная затянувшейся остановкой. Настало их время, им оставалось теперь ждать новых событий, которые вернули бы им свободу действий. Ничего не происходило. Попутчики, оставшиеся в живых, отдыхали в тишине заросшей травою улочки, сидя на кожаных сидениях автомобиля. Он стоял возле чугунной ограды, а за нею начинался пологий подъем к довольно внушительному особняку с облупившейся краской.

Не слишком ли далеко я заехал, думал Сабуров, не слишком ли далеко зашло дело? Чувствуя облегчение, он стоял на краю дороги с поднятою рукою, намереваясь вернуться назад и поскорее, опасаясь, что потерял свое место под солнцем. Чрезмерное любопытство тетивой натянулось и выстрелило им в незнакомую местность холодеющих стариков. В цепочке автомобилей, спускавшихся к нему по склону дороги, он сразу заметил склонный затормозить и предложить ему его подвезти. Он был бордового цвета и напоминал неуклюжестью просторные кебы тридцатых годов прошлого века.
«Мы едем в Париж», – услышал Сабуров радостный голос молодого господина в очках. Улыбалась и рядом сидевшая девушка. Акцент их, несомненно, немецкий. Они поговорили о хорошей погоде. Их путешествие было похоже на свадебное, на поездку влюбленных, – летящее вдаль, не замечающее ничего, кроме ветра. Они летят в свое будущее, подумал он, успокоенный, задремывая под ровное гудение мотора, а я возвращаюсь в мое настоящее.
Но он промахнулся. – Где мы? – спросил он, пробудившись, не понимая, почему долина с рекой простерлась внизу у подножья холма. Он выбрался на твердую почву. В машине не было никого. А внизу бегали две фигурки, мужская и женская. И он побежал вниз, удивляясь ловкости в членах, от которой уже стал отвыкать, наслаждаясь быстротой и послушностью тела желаниям сердца. И волосы били волной по лицу, мешая смотреть, он отбрасывал их рукой, и этот жест тоже был возвратившимся.

На спину ему кто-то прыгнул, хохоча, глаза ему закрывая ладонями.
– Сабуроу! – кричал веселый девичий голос, с нотками мальчишеского.
– Дарси! – ответил он, ошеломленный свежестью ветра, касаний, рта, поцелуя. Их велосипеды лежали в прибрежной траве. Солнце сверкало в спицах крутящегося колеса. Оно с неизбежностью крутится в воздухе, брызгая отблеском спиц, так обязательно слышится и ржание лошади, едва она вбегает на сцену и в кадр, или вот еще: смех бездумный ребенка, стоит ему появиться, замыслу подчиняясь, и замелькать в зеленых зарослях сада.
Насытившись, они лежали на склоне и смотрели на синие дали леса, на гребни и волны, тонущие в голубоватом тумане.
Он поднял глаза от утоптанной земли парижского сквера. И Дарси была здесь, она болтала по телефону и морщила от удовольствия нос. Загорелым коленом она поводила, сидя на спинке скамейки, – отчего молодым скучно сидеть на скамье, но нужно залезть на сиденье с ногами? В инерции смеха, она улыбалась, скользя по нему слепыми глазами. Девушка поднялась уходить и прошла мимо, а он прошептал едва слышное до свидания. Твердой рукой его возвращали из прошлого, но он вырвался и бросился грудью вперед на песочницу детской площадки.

Вот его время, вот он росток, откуда он поднялся и стал и осел грузно на лавке спустя полвека. Он сидит на песке бескрайнего пляжа, он роет норы и строит башни, и ему интересно, и он не заботится о волнах высоких, их барашки все чаще белеют. В кармашке штанишек запуталась визитная карточка, ему странен вид имени, напечатанного рельефными буквами, он закапывает его глубоко. Устав от работы, он вытягивается на горячем песке.

Прохожую встревожил вид мужчины в плаще, протянувшегося на аллее парижского сквера, лежащего, по-видимому, уже некоторое время, поскольку голуби ходят вокруг, привыкнув к помехе и ожидая какого-нибудь улучшения, например, просыпанных крошек. Впрочем, не всем он виден из-за поднявшихся роз, цветущих обильно после майских дождей. Однако уборщик со своею тележкой забрел и сюда, и теперь говорит по телефону тоном доклада, поглядывая на неподвижного незнакомца, упираясь грудью на древко метлы.