Hollande et Pinochet (en russe)
1. Родители французских социалистов и московского режима
Было бы дальновидно, если бы Олланд уменьшил поддержку путинскому режиму, которая достигла при Саркози беспрецедентных размеров. Тогда давление чекистов на гражданское общество в России ослабело бы, а Франция избежала бы неприятных моментов, когда нелигитимный ружим Путина рухнет.
Мои надежды не беспочвенны: они вытекают из сопоставления истории социалистов Франции и кагебешной Московии. Первоначальные образцы первых и второго, изменяясь в течение десятилетий, просматриваются и сегодня.
Французские социалисты восходят ко II Интернационалу, к умеренным марксистам, они родственны меньшевикам. Кагебята имеют своими истоками политических террористов, к Сталина и большевиков. Сосуществование двух течений в России кончилось, когда большевики и их главный орган убеждения – чекисты Дзержинского – меньшевиков ликвидировали.
Отношения с правыми для французских социалистов отмечены убийством Жореса в 1914 году, мешавшего (символически…) финансово выгодной войне, – ожидалось, что она будет недолгой и победоносной.
В нынешней политике Франции социалисты оказались центристами, охранителями статуса кво экономического и культурного. Они испытывают давление справа финансовых и промышленных мультинациональных «холдингов», участвуя тем не менее в этом процессе, бедном в культурном отношении (его двигатели – биржевая игра, страсть к накоплению). Политическая жизнь ушла в кулисы и кулуары. Другая опасность – усвоение Францией привычек диктаторской Московии, начавшееся после распада совка. Появление из ниоткуда российских миллиардеров травмировало деловой мир Запада, вызвало пристальное внимание и анализ возможностей подражания. В 90-е годы немало персонажей в России погибли при загадочных обстоятельствах, смерть некоторых чиновников и политических деятелей (Береговой…) также не была прозрачной…
В целом, гражданскому обществу России выгоднее социалисты во Франции.
2. Социальная ткань Европы и России
Правые имеют традиционную сумму мотиваций, в т.ч., например, религиозные взгляды, – им близок клерикальный католицизм, еще в 19 веке единственный тормоз человеческой страсти к увеличению собственности, к «наживе» (оголтелой, граничащей с маниакальностью, «капиталистической»).
Религиозная подкладка сохраняется, хотя она весьма стерлась и выветрилась.
Ограниченность правых была в том, что они не видели в идеях социализма и коммунизма нового фактора человеческой активности в ХХ веке. Они не понимали, например, что «овладение властью над миром» – властью прямой, азиатского типа, могла быть конечной целью человеческой личности. От власти над миром не отказываются и они сами, но она опосредована богатством. Голая сила – лишь орудие, не единственное и не всегда главное. В кризисные моменты капиталист предпочитает скорее ку, чем у.
Анализ видов тоталитаризма, нацизма и коммунизма, правыми был заведомо неполным (и как отдают глупостью публикации газеты «Фигаро»: буквально недавно бывший советский консул Федоровский мог там сказать, не опасаясь возражений, что «у него был слишком высокий дипломатический пост, чтобы зависеть от КГБ»! В 80-х годах!).
«Идеология» казалась правым всего лишь способом выражения, «словами», преодолеваемыми переговорами и договорами, деньгами, в конце концов... Коммунисты их переигрывали, ведь экономика для них – инструмент овладения властью и порабощения мира.
Там, где капиталист достигает цели и спокойно потребляет богатство в разных (моральных и аморальных) формах, большевики-террористы продолжали действовать. Как видим, и для московских кагебешников богатство не сделалось конечной целью; оно лишь этап на пути к власти, понимаемой как господство азиатского типа.
Опыт советской жизни позволяет видеть реальность такого переживания власти. Француз искренне недоумевает, сохраняя точку зрения рационалиста (капиталиста): каков смысл сталинского террора? Зачем он? Ведь главное – приобретение, увеличение собственности. Бессмыслица террористической власти делала долгие годы невозможной рецепцию информации о гулаге в западной культуре.
(Отметим в скобках и русскую ограниченность, которой кажется простым делом исправить силой антисоциальные явления в западном обществе. Привычные к волевым актам русской диктатуры, они не видят «социальной ткани», живой и вырастающей, а не сложенной механически с помощью указов, даже разумных…
Между тем «социальная ткань» дала себя почувствовать и в России во время «выборов президента» в марте 2012 года: возможность их фальсификации обязана не только и не столько единичным постановлениям властных структур, а наличию сотен и тысяч лжецов фальсификаторов, реальных людей исполнителей).
3. Идеология коммунизма пала, дух всемирного господства остался
Коммунизм утопичен, конечно, в том смысле, что он представляет собой миф, проектированный в будущее. «Утопия у власти» не только сумма обязательных для граждан утопических взглядов; у власти – опытная тайная полиция, кагебе, имевшая аналоги в других тоталитарных и диктаторских странах (гестапо, сигуранца и т.п.)
«Утопию» коммунизма сопровождал и насаждал террор кагебе 30-х годов, по видимости подчиненный «партийным органам». Тайная полиция – инструмент власти, приобретавший всё больший вес и реальность. О каких убеждениях, даже «утопических», может идти речь, когда палач пыткой вынуждает человека произнести заведомую ложь?
«Утопия у власти» – хлесткое журналистское выражение, итог критики Солженицыным советской идеологии. В начале 60-х идеология уже отчасти скрывала деятельность кагебе, все более автономную и разнообразную. Рядом с набором партийных формулировок функционировала система прямого подчинения человека организованной группе.
Идеология пала, но кагебе не исчезло: оно освободилось от идеологии и партии – от балласта мертвых формул и выживших из ума генсеков.
Кагебе сохранило себя и адаптировалось к новым условиям. Его сущность и история – скоро сто лет шпионажа и террора, техническая организация сексотов, замена общечеловеческой морали «деонтологией» (правилами профессионального поведения) властной структуры.
4. Московский Пиночет – идеал Саркози?
Налицо сотрудничество демократического и диктаторского режимов в виду временных целей: французский и гебешный антиамериканизмы узнали друг друга. Однако они разнятся по мотивам и генезису…
Ограниченность правых французов не позволяет понять реваншизма Москвы («Зачем он, если он поведет к растрачиванию богатств? Значит, его нет…») Им не доступна (к счастью…) «психологическая ценность» власти в чистом виде (в этом азиатчина российского режима: власть хороша сатрапу сама по себе, и поэтому ее внешние проявления значимы и нужны).
В 1936 году – удобная для хронологии дата – правая элита и социалисты Франции сумели, признав нужды и права широкого слоя населения, поделиться с ним, – чтобы не потерять всё и предупредив тем самым социальный взрыв навстречу советской армии. Для обуздания оголтелой страсти к наживе и интриг группировок понадобилось государство, растущее в функциях и персонале.
После распада совка и исчезновения военной угрозы, «социалистическое» государство, достигшее апогея при Миттеране, начало сморщиваться и сокращаться. Мульнациональные финансово-производительные холдинги приобретают все большее влияние.
Парадокс в том, что нынешнее государство российское, напоминающее режим Пиночета, мыслится французской бюрократией как идеал власти, – Московия имеет госаппарат, составленный из трех сил – кагебе, милиции и армии, владеет капиталами и контролирует безвластных олигархов. Ходорковский, «капиталист», пожелавший участвовать непосредственно во власти, был отправлен в бессрочную тюрьму. Его судьба не вызвала большого сочувствия, ибо как раз «капиталисты всех стран, соединившись», душат на Западе национальные государства.
5. Продолжат ли социалисты политику подчинения слепому рынку?
В «речи победителя» Олланда вечером 6 мая заметны два высказывания…
Во-первых, о «кризисе и уменьшении национального долга»… Термины из набора для «промывания мозгов»… «Национальный долг» означает перекройку финансово-экономической картины мира, где растет влияние мультинациональных холдингов на национальные государства, соперничающих все более открыто с бюрократическим национальным аппаратом.
Западное государство «съёживается» в свете таких цифр: около 80% французской экономики ныне контролируется (осуществляется) мультинациональными образованиями… чья легально ответственная администрация находится в «других местах»… Деятельность таких структур приобретает мафиозный оттенок: если механизм принятия решений в государстве не афишируется, то образование решения в холдингах покрыт тьмой.
Лозунг о национальном долге оправдывает дополнительный налог на население путем повышения цен, где главный сбор – стоимость жилья (до 50% и более дохода!) Нужда в жилплощади во Франции искусственно поддерживается – отказом от строительства государством жилищ с «умеренной платой» и разрушением существующего фонда…
Второе высказывание Олланда – о работе в пользу эгалите, равенства, одного из лозунгов республики. В сочетании с «национальным долгом» это заявление двусмысленно: оно предупреждает о возможном большем обирании среднего класса. Он, вероятно, и дал при голосовании 2 млн пустых бюллетеней (6%), выразив свое опасение и недоверие, и тем самым все-таки способствовал избранию Олланда…
6. Иллюстрации
Освободившись от советской угрозы, Европа правых дала несколько уроков России и собственному населению.
Оказалось, что своя собственность дороже чужой свободы.
Неосмотрительная война против Сербии развязала руки московскому реваншизму и позволила ему увлечь Россию в яму колониальных войн на Кавказе.
Несмотря на эту инициативу войны, мюнхенский синдром 1938 (умиротворение агрессора) работает на низших и средних уровнях французской и европейской дипломатии. Выход Франции из Нато в 1966 году был умиротворяющим Московию жестом.
Афганистан 1979-1989 – последняя попытка оживить мертвую парадигму мирового господства под прикрытием коммунистической идеологии (1973: переворот и провозглашение республики; 1978 переворот коммунистический и советская интервенция 1979-1989)
Было бы дальновидно, если бы Олланд уменьшил поддержку путинскому режиму, которая достигла при Саркози беспрецедентных размеров. Тогда давление чекистов на гражданское общество в России ослабело бы, а Франция избежала бы неприятных моментов, когда нелигитимный ружим Путина рухнет.
Мои надежды не беспочвенны: они вытекают из сопоставления истории социалистов Франции и кагебешной Московии. Первоначальные образцы первых и второго, изменяясь в течение десятилетий, просматриваются и сегодня.
Французские социалисты восходят ко II Интернационалу, к умеренным марксистам, они родственны меньшевикам. Кагебята имеют своими истоками политических террористов, к Сталина и большевиков. Сосуществование двух течений в России кончилось, когда большевики и их главный орган убеждения – чекисты Дзержинского – меньшевиков ликвидировали.
Отношения с правыми для французских социалистов отмечены убийством Жореса в 1914 году, мешавшего (символически…) финансово выгодной войне, – ожидалось, что она будет недолгой и победоносной.
В нынешней политике Франции социалисты оказались центристами, охранителями статуса кво экономического и культурного. Они испытывают давление справа финансовых и промышленных мультинациональных «холдингов», участвуя тем не менее в этом процессе, бедном в культурном отношении (его двигатели – биржевая игра, страсть к накоплению). Политическая жизнь ушла в кулисы и кулуары. Другая опасность – усвоение Францией привычек диктаторской Московии, начавшееся после распада совка. Появление из ниоткуда российских миллиардеров травмировало деловой мир Запада, вызвало пристальное внимание и анализ возможностей подражания. В 90-е годы немало персонажей в России погибли при загадочных обстоятельствах, смерть некоторых чиновников и политических деятелей (Береговой…) также не была прозрачной…
В целом, гражданскому обществу России выгоднее социалисты во Франции.
2. Социальная ткань Европы и России
Правые имеют традиционную сумму мотиваций, в т.ч., например, религиозные взгляды, – им близок клерикальный католицизм, еще в 19 веке единственный тормоз человеческой страсти к увеличению собственности, к «наживе» (оголтелой, граничащей с маниакальностью, «капиталистической»).
Религиозная подкладка сохраняется, хотя она весьма стерлась и выветрилась.
Ограниченность правых была в том, что они не видели в идеях социализма и коммунизма нового фактора человеческой активности в ХХ веке. Они не понимали, например, что «овладение властью над миром» – властью прямой, азиатского типа, могла быть конечной целью человеческой личности. От власти над миром не отказываются и они сами, но она опосредована богатством. Голая сила – лишь орудие, не единственное и не всегда главное. В кризисные моменты капиталист предпочитает скорее ку, чем у.
Анализ видов тоталитаризма, нацизма и коммунизма, правыми был заведомо неполным (и как отдают глупостью публикации газеты «Фигаро»: буквально недавно бывший советский консул Федоровский мог там сказать, не опасаясь возражений, что «у него был слишком высокий дипломатический пост, чтобы зависеть от КГБ»! В 80-х годах!).
«Идеология» казалась правым всего лишь способом выражения, «словами», преодолеваемыми переговорами и договорами, деньгами, в конце концов... Коммунисты их переигрывали, ведь экономика для них – инструмент овладения властью и порабощения мира.
Там, где капиталист достигает цели и спокойно потребляет богатство в разных (моральных и аморальных) формах, большевики-террористы продолжали действовать. Как видим, и для московских кагебешников богатство не сделалось конечной целью; оно лишь этап на пути к власти, понимаемой как господство азиатского типа.
Опыт советской жизни позволяет видеть реальность такого переживания власти. Француз искренне недоумевает, сохраняя точку зрения рационалиста (капиталиста): каков смысл сталинского террора? Зачем он? Ведь главное – приобретение, увеличение собственности. Бессмыслица террористической власти делала долгие годы невозможной рецепцию информации о гулаге в западной культуре.
(Отметим в скобках и русскую ограниченность, которой кажется простым делом исправить силой антисоциальные явления в западном обществе. Привычные к волевым актам русской диктатуры, они не видят «социальной ткани», живой и вырастающей, а не сложенной механически с помощью указов, даже разумных…
Между тем «социальная ткань» дала себя почувствовать и в России во время «выборов президента» в марте 2012 года: возможность их фальсификации обязана не только и не столько единичным постановлениям властных структур, а наличию сотен и тысяч лжецов фальсификаторов, реальных людей исполнителей).
3. Идеология коммунизма пала, дух всемирного господства остался
Коммунизм утопичен, конечно, в том смысле, что он представляет собой миф, проектированный в будущее. «Утопия у власти» не только сумма обязательных для граждан утопических взглядов; у власти – опытная тайная полиция, кагебе, имевшая аналоги в других тоталитарных и диктаторских странах (гестапо, сигуранца и т.п.)
«Утопию» коммунизма сопровождал и насаждал террор кагебе 30-х годов, по видимости подчиненный «партийным органам». Тайная полиция – инструмент власти, приобретавший всё больший вес и реальность. О каких убеждениях, даже «утопических», может идти речь, когда палач пыткой вынуждает человека произнести заведомую ложь?
«Утопия у власти» – хлесткое журналистское выражение, итог критики Солженицыным советской идеологии. В начале 60-х идеология уже отчасти скрывала деятельность кагебе, все более автономную и разнообразную. Рядом с набором партийных формулировок функционировала система прямого подчинения человека организованной группе.
Идеология пала, но кагебе не исчезло: оно освободилось от идеологии и партии – от балласта мертвых формул и выживших из ума генсеков.
Кагебе сохранило себя и адаптировалось к новым условиям. Его сущность и история – скоро сто лет шпионажа и террора, техническая организация сексотов, замена общечеловеческой морали «деонтологией» (правилами профессионального поведения) властной структуры.
4. Московский Пиночет – идеал Саркози?
Налицо сотрудничество демократического и диктаторского режимов в виду временных целей: французский и гебешный антиамериканизмы узнали друг друга. Однако они разнятся по мотивам и генезису…
Ограниченность правых французов не позволяет понять реваншизма Москвы («Зачем он, если он поведет к растрачиванию богатств? Значит, его нет…») Им не доступна (к счастью…) «психологическая ценность» власти в чистом виде (в этом азиатчина российского режима: власть хороша сатрапу сама по себе, и поэтому ее внешние проявления значимы и нужны).
В 1936 году – удобная для хронологии дата – правая элита и социалисты Франции сумели, признав нужды и права широкого слоя населения, поделиться с ним, – чтобы не потерять всё и предупредив тем самым социальный взрыв навстречу советской армии. Для обуздания оголтелой страсти к наживе и интриг группировок понадобилось государство, растущее в функциях и персонале.
После распада совка и исчезновения военной угрозы, «социалистическое» государство, достигшее апогея при Миттеране, начало сморщиваться и сокращаться. Мульнациональные финансово-производительные холдинги приобретают все большее влияние.
Парадокс в том, что нынешнее государство российское, напоминающее режим Пиночета, мыслится французской бюрократией как идеал власти, – Московия имеет госаппарат, составленный из трех сил – кагебе, милиции и армии, владеет капиталами и контролирует безвластных олигархов. Ходорковский, «капиталист», пожелавший участвовать непосредственно во власти, был отправлен в бессрочную тюрьму. Его судьба не вызвала большого сочувствия, ибо как раз «капиталисты всех стран, соединившись», душат на Западе национальные государства.
5. Продолжат ли социалисты политику подчинения слепому рынку?
В «речи победителя» Олланда вечером 6 мая заметны два высказывания…
Во-первых, о «кризисе и уменьшении национального долга»… Термины из набора для «промывания мозгов»… «Национальный долг» означает перекройку финансово-экономической картины мира, где растет влияние мультинациональных холдингов на национальные государства, соперничающих все более открыто с бюрократическим национальным аппаратом.
Западное государство «съёживается» в свете таких цифр: около 80% французской экономики ныне контролируется (осуществляется) мультинациональными образованиями… чья легально ответственная администрация находится в «других местах»… Деятельность таких структур приобретает мафиозный оттенок: если механизм принятия решений в государстве не афишируется, то образование решения в холдингах покрыт тьмой.
Лозунг о национальном долге оправдывает дополнительный налог на население путем повышения цен, где главный сбор – стоимость жилья (до 50% и более дохода!) Нужда в жилплощади во Франции искусственно поддерживается – отказом от строительства государством жилищ с «умеренной платой» и разрушением существующего фонда…
Второе высказывание Олланда – о работе в пользу эгалите, равенства, одного из лозунгов республики. В сочетании с «национальным долгом» это заявление двусмысленно: оно предупреждает о возможном большем обирании среднего класса. Он, вероятно, и дал при голосовании 2 млн пустых бюллетеней (6%), выразив свое опасение и недоверие, и тем самым все-таки способствовал избранию Олланда…
6. Иллюстрации
Освободившись от советской угрозы, Европа правых дала несколько уроков России и собственному населению.
Оказалось, что своя собственность дороже чужой свободы.
Неосмотрительная война против Сербии развязала руки московскому реваншизму и позволила ему увлечь Россию в яму колониальных войн на Кавказе.
Несмотря на эту инициативу войны, мюнхенский синдром 1938 (умиротворение агрессора) работает на низших и средних уровнях французской и европейской дипломатии. Выход Франции из Нато в 1966 году был умиротворяющим Московию жестом.
Афганистан 1979-1989 – последняя попытка оживить мертвую парадигму мирового господства под прикрытием коммунистической идеологии (1973: переворот и провозглашение республики; 1978 переворот коммунистический и советская интервенция 1979-1989)
posted by Nicolas Bokov at
10:23 PM
0 Comments:
Post a Comment
<< Home